– Я спрашиваю: платят хорошо? Воздушным офицерам? – Вголосе коменданта звучало неподдельное любопытство. – Видел я летныхнемчуков, и американцев в штате Охайо – як сыр в масле катались, чистой водышляхетство... Жалованье приличное?

– Мне хватает, – сказал Спартак.

– А сколько, если не военная тайна?

– Устрицами каждый день завтракал, – сказал Спартакхмуро. – А шампанским сапоги протирал для блеска.

– Я серьезно, не жартобливо...

– Вам-то зачем? В протокол допроса все равно не подошьешь.

– Ради общего познания жизни, – серьезно сказал Панас.

– Врете, дядьку, – сказал Спартак. – От жадностивсе. У вас вон нос побелел от жадности...

– Не от жадности, а...

Протарахтела короткая автоматная очередь – и Кость, нелеповзмахнув руками, кулем повалился с облучка. Безымянный успел взмыть на ровныеноги и даже вскинуть винтовку, разворачиваясь в ту сторону, откуда прозвучаливыстрелы, – но вторая очередь сбросила его с брички, и он так же безжизненногрянулся оземь.

Спартак не рассуждал – некогда было. Он попросту ухватиллевой рукой дуло пистолета, пригибая его вниз, а правой от всей души спревеликим энтузиазмом и готовностью вмазал коменданту по скуле – аж чавкнулопод кулаком. Быстренько выкрутил пистолет из сильных пальцев, пользуясьмоментом.

Встрепенувшаяся было лошадка попятилась, храпя, на узде –или как там она именуется – повис человек в немецком маскировочном комбинезоне,с бело-красной повязкой на рукаве и болтающимся на плече незнакомым автоматом –короткий, с толстым дулом и горизонтальным магазином, а вместо приклада –выгнутая железная труба.

Еще двое, одетые точно так же, возникли у заднего колесабрички, один проворно выдернул за ворот все еще не очухавшегося Панаса, бросаяназемь, а второй в полете добавил пану коменданту кулаком по роже. На Спартакаэто зрелище подействовало крайне умилительно: кто еще мог так вот обращаться сполицаями, как не...

Лошадь похрапывала, но стояла спокойно, человек вкомбинезоне – рыжеватого оттенка, просторном – держал ее умело и цепко.Наклонившись, Спартак подобрал «парабеллум». Один из автоматчиков ухмыльнулсяему во весь рот и, демонстративно постучав себя кулаком по груди, выкрикнул:

– Америка – то бардзо добже! Америка – дир франд!

Второй тоже улыбался в шестьдесят четыре зуба, махал сжатымкулаком и выкрикивал что-то совершенно неразборчивое. Сразу видно было, что обапереигрывают, как плохие актеры, – из самых лучших побуждений вообще-то.Третий, не обращая на них внимания, нагнулся над лежащими, проверяя, как там сними обстоит дело. Все трое были совсем молодыми парнями простоватого вида.

Теперь Спартак рассмотрел кокарду у них на фуражках – орел споднятыми крыльями, упершийся лапами в нечто вроде полумесяца с большимибуквами «WP». Тот же орел и те же буквы – на бело-красных нарукавных повязках.Причем орел, это сразу бросилось в глаза, был украшен короной. Довоенногофасона орелик, а значит, партизаны сии...

Появился четвертый, точно такого же облика, разве чтоавтомат у него на шее висел немецкий, а в руке он держал большой незнакомыйпистолет, чью марку Спартак с ходу не смог определить. Судя по тому, какподобрались пареньки, новоприбывший был определенно командиром.

Мимоходом улыбнувшись Спартаку – вполне дружелюбно, но коротко,– он прошел мимо, остановился над очухавшимся Панасом и, нехорошо сузив глаза,произнес:

– О, пане комендант постерунковы... Як ми бардзо пшиемнеспоткач пана...

Дальнейшее Спартак попросту не разобрал: сплошные «пши» и«пжи». Но вряд ли это была приятная светская беседа: лицо у лежавшего навзничьПанаса закаменело в смертной тоске – Спартак видывал такое выражение, когдачеловек оказывается нос к носу с костлявой бабусей, которая всюду шляется скосой...

Командир добавил что-то еще – короткое, презрительное.Наблюдая за ним, Спартак отметил для себя: «Порода...» У командира былоклассическое лицо белогвардейца из советских фильмов: узкое, сухощавое,аристократическое.

Панас, лежа на спине, неловко полез в карман, вытащилпортсигар и протянул его стоявшему над ним партизану. Тот, чуть наклонившись,выдернул из пальцев коменданта тяжелую сигаретницу, так, чтобы несоприкоснуться руками, выпрямился.

И с холодным, непроницаемым выражением породистого лицаподнял пистолет. Выстрел, другой, третий... Был человек, хоть и поганый, –и не стало человека. Впрочем, Спартака это печальное для кого-то событиенисколечко не огорчило.

Командир отдал какой-то приказ и запрыгнул в бричку рядом соСпартаком, все еще неуклюже сжимавшим в руке «парабеллум». Один из автоматчиковпрыгнул на облучок и подхлестнул лошадь, а остальные моментально растворились влесу. Бричка понеслась в прежнем направлении. Где-то неподалеку, Спартак слышалотчетливо, разгоралась пальба – одиночные винтовочные выстрелы, азартныеавтоматные очереди, солидное тарахтение пулемета.

Как раз в том направлении они и мчались. «Весело у нихтут», – подумал Спартак, по-хозяйски пряча пистолет в карман. Поймав насебе взгляд командира, вполне доброжелательно ему улыбнулся.

Тот лихо отдал честь, бросив два пальца к козырькуукрашенной коронованным орлом фуражки, четко выговорил:

– Ротмистр Доленга-Скубиньски, швадрон...

А дальше Спартак опять ничего не понял. Чтобысоответствовать моменту, он тоже отдал честь по всем правилам, но решил покачто излишне не откровенничать и пробормотал:

– Лейтенант Котляр... – и зашелся в натуральном кашле,притворяясь, что глотку у него напрочь забило пылью.

«Ротмистр, – подумал он, – надо же. Как в книжках.Надо полагать, довоенный ротмистр, а значит, возможны осложнения. Не питаетихнее довоенное офицерье особой приязни к Советскому Союзу, чего там...

И все ж таки спасибо тебе, бомбардир Павлов, за американскийкомбез – не то, право слово, болтаться бы мне на первой же попавшейся крепкойветочке: патроны наверняка пожалели бы, сучары...

Ну хорошо. А как дальше-то выдавать себя за американца?По-ихнему-то я ни бум-бум...»

Наступило неловкое молчание – ротмистр, несомненно,принимавший Спартака отнюдь не за советского летчика (те двое ведь не сбухты-барахты лепетали насчет Америки, видимо, комбинезончик распознали),английским явно не владел. Он только со слегка сконфуженным видом показал наСпартака пальцем, раздельно выговорил:

– Америка... – ткнул себя пальцем в грудь,сказал: – Польска... – и сцепил обе руки в братском пожатии.

Спартак с умным видом покивал, улыбаясь спасителю почти чтоискренне. Бричка вылетела на открытое пространство, справа показалась деревня.Там что-то нешуточно горело, над крышами вставал столб черного дыма, виднобыло, как мечутся люди. От деревни неслись еще две брички, набитые вооруженнымилюдьми, а замыкала строй самая натуральная тачанка, запряженная парой, правда,не похожая на легендарные буденновские: облучок и открытая платформа, накоторой установлен на треноге «Максим» без щитка. Пулеметчик в военной форме икаске незнакомого образца все еще палил по деревне – сразу видно, без особойстратегической надобности, просто не хотел упускать случая. И возница наоблучке был в такой же форме, в начищенных сапогах – и у обоих бело-красныенарукавные повязки. «Серьезно у них тут все оборудовано, – отметилСпартак. – Форма, кокарды, все такое прочее...»