— Поскольку вам, очевидно, не слишком хочется поведать мнеэту историю, объявляю, что требую рассказа в качестве приза за мою победу.

— Сначала вы умудрились заставить меня играть с вами, —упрекнула Уитни, — потом перехитрили и выиграли обманом, а теперь еще итребуете награды?! Неужели вы настолько безжалостны?

— Настолько. Ну а теперь признавайтесь, во всем.

— Хорошо, — покорно кивнула она. — Но лишь потому, чтоотказываюсь и дальше тешить ваше тщеславие, умоляя помиловать меня. — Голосдевушки смягчился при воспоминании о прошедших днях. — Это произошло так давно,однако кажется, что все это было лишь вчера. Мистер Туитсуорти, местный учительмузыки, решил устроить в городе весенний музыкальный вечер. Все девушки,получавшие музыкальное образование под его неусыпным оком, должны былипродемонстрировать, чего они достигли, спев или сыграв короткую пьесу. Всегонас насчитывалось человек пятнадцать, но Элизабет Аштон считалась самойталантливой исполнительницей, поэтому мистер Туитсуорти оказал честь бытьхозяевами праздника ее маме и папе. Я даже не хотела идти, но…

— Но мистер Туитсуорти настоял, утверждая, что иначе вечерпотерпит оглушительный провал? — докончил за нее Клейтон.

— Господи, конечно, нет! Он был бы счастлив избавиться отменя! Видите ли, стоило ему войти в дом, чтобы провести урок, как его глазаначинали болеть и слезиться. Он всем жаловался, будто это моя игра настолькотерзает его уши, что он не выдерживает и начинает рыдать.

Клейтон почувствовал необъяснимый приступ гнева противучителя музыки.

— Должно быть, он просто дурак!

— Верно, — согласилась Уитни с лучезарной улыбкой. — Иначедавно бы понял, что я сыплю перец в его табакерку каждый раз, когда он приходитна урок. Но так или иначе, в день праздника я спорила и убеждала отца, что мнене стоит туда идти, но он настаивал на своем. Оглядываясь назад, я думаю, чтоон смягчился бы, не пошли я Клариссу, свою горничную, к нему с запиской.

— И что же вы написали? — весело осведомился Клейтон.

— Я объявила, — призналась Уитни, блестя глазами, — чтослегла в постель с приступом холеры и что он может отправляться на вечер безменя и попросить всех молиться за мое выздоровление.

Плечи Клейтона подозрительно затряслись, но Уитни суровообъявила:

— Я еще не перешла к юмористической части рассказа, мистерУэстленд.

Клейтон мгновенно постарался принять серьезный вид, и Уитнипродолжала:

— Отец прочитал Клариссе длинную лекцию и едва не уничтожилбедняжку за то, что ей не удалось привить мне хотя бы малейшее уважение кистине, и не прошло и пяти минут, как она уже впихнула меня в лучшее платье,которое оказалось слишком коротким, поскольку я предупредила, что не собираюсьехать на вечер, и она не позаботилась отпустить подол. Отец втащил меня вколяску. Конечно, пьесу я не выучила, и в этом не было ничего необычного,потому что я не собиралась бездарно тратить жизнь, барабаня по клавишам. Яумоляла отца позволить мне вернуться и захватить ноты, но он был слишкомрассержен, чтобы выслушать меня.

Все соседи на много миль кругом собрались в музыкальнойкомнате дома Элизабет. Она играла, как ангел, и даже старания Маргарет Мерритонбыли оценены по достоинству. Меня приберегли напоследок.

Уитни погрузилась в задумчивое молчание. На мгновение онасловно снова перенеслась в прошлое и опять в третьем ряду заполненной гостямимузыкальной комнаты, как раз позади Пола, чьи глаза были прикованы к изящномуточеному профилю Элизабет, игравшей на фортепиано. Пол вместе со всеми вскочилтогда на ноги, чтобы аплодировать игре Элизабет, а Уитни стояла за его спиной,одергивая короткое, плохо сшитое розовое платьице, ненавидя собственнуюнеуклюжую фигуру — сплошные ноги, руки, колени и локти.

— Вы должны были играть последней, — напомнил Клейтон, ишутливый голос вернул Уитни от невеселых воспоминаний к реальности. — И дажебез нот вы играли, конечно, так, что все кричали «браво», «бис»?!

— Я бы сказала, — звонко засмеялась Уитни, — что реакциейбыло ошеломленное молчание.

Несмотря на ее ироническую манеру рассказа, Клейтон, однако,нашел его скорее трогательным, чем смешным. В этот момент он с радостью удушилбы этих узколобых провинциалов, которые так пренебрежительно смотрели на Уитни,всех и каждого, начиная с учителя музыки и кончая ее глупым отцом. Глубоко вдуше Клейтон чувствовал невольную нежность и стремление защитить этонеобыкновенное создание. Непонятные ощущения тревожили и удивляли, и он поскорееподнял бокал, чтобы скрыть сбивающие с толку, непривычные эмоции.

Боясь, что он начнет ее жалеть, Уитни улыбнулась и небрежновзмахнула рукой.

— Я объясняю вам все это, чтобы дать предысториюслучившегося. Главная история начинается только сейчас! Настоящая драмаразыгралась, когда все наслаждались легким ленчем на лужайке. Видите ли, послеленча должны были вручать приз за лучшее исполнение, и получить его, конечно,предстояло Элизабет Аштон. К несчастью, приз исчез, и ходили слухи, что онспрятан на самом большом дереве на лужайке.

Клейтон восхищенно сверкнул глазами:

— Именно вы спрятали его там? Уитни вспыхнула.

— Нет, но это я пустила слух, что он на дереве. Так илииначе, все только начали есть, когда Элизабет свалилась с дерева, рухнув, каккамень, на расставленный внизу стол. Лично я посчитала, что из нее вышлопрелестное украшение, нечто вроде вазы в центре стола. Она так мило приземлиласьсреди сандвичей и пудингов в своем розово-белом платьице с оборочками, что я неудержалась и залилась смехом.

Девушка улыбнулась, припомнив забавную сцену, но тут жевспомнила, как Пол пришел на выручку Элизабет и, вытирая ей слезы платком,разъяренно ел глазами Уитни.

— И взрослые, увидев, как вы смеетесь, немедленно обвиниливас в сокрытии приза?

— О, нет, они были слишком заняты, пытаясь снять Элизабет состола, чтобы заметить, как я хохочу до истерики. Однако Питер Редферн все видели предположил, что виновата именно я. Конечно, он прекрасно знал, что я могувзобраться на любое дерево гораздо быстрее его. Он пригрозил надрать мне уши,но Маргарет Мерритон предложила обо всем рассказать моему отцу, чтобы он задалмне хорошую порку.

— И какова была ваша судьба? — осведомился Клейтон.

— Все обошлось, — объяснила Уитни, и ее смех напомнилКлейтону звон бубенчиков на ветру. — Видите ли, Питер был слишком рассержен,чтобы слушать Маргарет, а я была совершенно уверена, что он не посмеет меня ударить,и потому уклонилась лишь в самый последний момент. В результате вместо меня онстукнул Маргарет прямо в глаз. О Господи! В жизни не забуду выражение лицанесчастного Питера, когда Маргарет покатилась по траве. Когда она встала, нафизиономии у нее красовался самый великолепный фиолетовый фонарь, который якогда-либо видела.