— Конечно, приеду. Что случилось?

— Пожалуйста, быстрее. Я у соседки. Увижу твою машину ивыйду. Ты слышишь?

Он подъехал через пятнадцать минут.

Я кинулась во двор. Если я была до смерти напугана, то и онвыглядел не лучше. Не обнаружив во мне никаких тяжелых увечий, с облегчениемвздохнул.

— Я уж не знал, что подумать, — сказал он снекоторой укоризной.

Нервно оглядываясь, я устроилась рядом с ним и попросила:

— Поедем куда-нибудь. Мне надо с тобой поговорить.

Он послушно тронулся с места, то и дело настороженнопоглядывая в мою сторону. Он ехал за город, а я собиралась с мыслями. Заметивпесчаную дорогу, ведущую к лесу, Сережа свернул и через пару минут остановился.Повернулся ко мне, нахмурился и сказал:

— Ну…

— Сережа, — пытаясь выудить из памяти хоть однуподходящую реплику начала я, — помнишь, ты говорил, что готов помочь мне?

Вышло так себе, роль романтической героини не давалась,сегодня я была не в форме.

— Я помню, что говорил. Кончай дергаться и толком всеобъясни.

— Я же пытаюсь. Только это сложно. Он достал бутылкуводки и стакан, плеснул на дно и протянул мне.

— Выпей.

— Нет, — поежилась я. — Я не умею.

— Сумеешь. У тебя коленки трясутся, руки ходуном ходят,а лицо такое, точно по нему сапогами прошлись. Пей, легче станет.

Я поднесла стакан, поморщилась и сделала глоток.

— Тебя Каток обидел? — хмуро спросил Циркач.

Я подавилась водкой, вытаращила глаза и стала кашлять. Онпохлопал меня по спине, отобрал стакан, выплеснул остатки водки в окно иневесело усмехнулся.

— Что ты имеешь в виду? — сообразила спросить я.

— То и имею. Ты таскалась с ним по ресторанам, думала,что он хороший мальчик, а он оказался не очень хорошим, так?

Я выпрямилась, вздернула нос, начисто забыв о роли жертвы, испросила гневно:

— Ты кем меня считаешь? Он с невеселой усмешкой покачалголовой и отвернулся к окну.

— Бабой. Бабой я тебя считаю. Красивой и, извини, неочень умной.

— Ясно. Значит, дело выглядит так: я спуталась с Катком,он поступил не по-джентльменски, и я тут же вспомнила о тебе… Ты дажепредставить не можешь, как я была бы счастлива, выгляди моя история такимобразом.

— Что тогда? — искренне удивился он. Я замялась.

— Ты действительно хочешь знать?

— Для чего ты меня позвала?

— Теперь я не уверена, что поступила правильно.Испугалась и позвонила.

— Давай не будем ходить кругами, — спокойно сказалон и, обняв меня за плечи, легонько встряхнул. — Рассказывай.

Я посмотрела на него, вздохнула и начала. С того самогомомента, как мы нашли повешенного Петюню. Очень подробно и стараясь ничего неупустить. Однако, исключив из своего повествования все, что касалось Руслана.Почему, объяснить не берусь.

Сережа слушал внимательно, глядя мне в глаза. Иногдахмурился, иногда гладил мое плечо. Закончив, я вздохнула с заметнымоблегчением. И тут же поняла, какого дурака сваляла. Владимир Петрович,безусловно, прав: иметь дело с бандитами вредно для здоровья.

— История, — задумчиво сказал Циркач, глядя вокно. Мне сказать было нечего. — Выходит, под носом у Катка братанорганизовал свою контору… На кой черт тебе понадобилось следить за этим парнем?

— Не знаю…

— Ладно. С Юриком разберемся и с этим Пашей тоже.Сейчас надо забрать твою машину. Потом встретиться с тетей. Она должнадоговориться с Катком на завтра, деньги отдать. Пусть в руках подержит,придурок.

Я смотрела на Циркача, удивляясь перемене, происшедшей внем. Передо мной был совершенно другой человек. Жесткий, цепкий и, безусловно,опасный. Я диву давалась: как это мы могли заподозрить в нем романтика. Медальнам с Серафимой пора вручать за глупость. И на меня он теперь смотрелпо-другому. Неожиданно протянул руку, коснулся моего лица и сказал:

— Ты сейчас выглядишь такой испуганной… и оченькрасивой. Честно…

Его рука легла на мое колено, Циркач смотрел на меня в упор.А на донышке глаз играла усмешка. Дрянь дело. Я открыла свою дверь и вышла.Надоели мне бандиты. Что б им пропасть, ей-Богу.

— Извини, — сказала вежливо и пошла по дороге кшоссе.

— Лика, — позвал он. Звал, между прочим,по-хозяйски. Мне осточертели все игры на свете. Я шла, не оборачиваясь. Неторопясь, но и не замедляя шаг. Он догнал меня, взял за локоть. Я смотрела наего кроссовки и молчала. Пауза затягивалась.

— Ладно, — наконец сказал он. — Черт знает,что на меня нашло. Идем в машину.

— Поезжай, я немного пройдусь, — попросила я,голос звучал глухо. Вот сейчас самое время зареветь.

— Не валяй дурака, — почти нежно сказал он. —У нас дел полно.

Он сжал мою ладонь и повел к машине. Я низко склонилаголову. Первая слезинка скатилась по щеке, я задержала вздох, отвернулась. Оностановился.

— Лика, ты мне ничего не должна, — сказалторопливо. — Ничего.

А через минуту я горько рыдала на его груди. Мы стоялиобнявшись, он гладил мою спину и повторял:

— Пожалуйста, не плачь. Я все сделаю… — А голос был такнежен, что мне стало неловко и обидно: отчего в жизни все не так, как хочется?

Горько рыдать больше трех минут невозможно, начнешьзаикаться, да и глаза будут красными и опухшими. Я закончила чуть раньше.Сережа протянул мне платок, а я упорно отводила взгляд. Потому что это толькосчитается, что женщина в слезах выглядит прекрасной. Как бы не так. Умник, чтоэто выдумал, ни одной ревущей женщины за всю жизнь не видел.

В общем, я отводила взгляд по эстетическим соображениям, аСережа понял по-своему. Взял мое лицо в свои ладони и осторожно поцеловал. Губыедва коснулись моих губ. Я обняла его и следующий поцелуй был настоящим. Ноособенно увлекаться все же не стоило. Я прижалась к его широкой груди, и мынекоторое время постояли, слушая биение сердец друг друга и испытывая все, чтоположено в этом случае. В машину возвращались обнявшись. Он был трогательнопредупредителен. Я вернула платок, мой-то гулял где-то вместе с сумкой,поправила прическу и сказала застенчиво:

— Я скучала по тебе…