Девушку звали Пелагея Визен, она была дочерью обрусевшего немца и бывшей крепостной крестьянки. В отличие от своенравной и спесивой Аграфены, Пелагея отличается легким и добродушным нравом. Она мечтает стать певицей, поступить на сцену.

Аполлинарий ей нравится, девушка с интересом и восторгом слушает его стихи, просит написать с нее портрет, но Феофанов дал зарок – он более не пишет портретов любимых женщин. Их роман лишен той роковой страсти, коею являла собой связь с Лушниковой: он светел, полон дружбы и доверия. Аполлинарий почти счастлив, об этом свидетельствует запись, сделанная в его дневнике: «Я меньше всего думал и ожидал, что найду отраду в сем знакомстве. Я приближаюсь к ней с трепещущим сердцем и благословляю ныне тот час, в который произошла наша первая встреча. Она кажется мне непостижимой и удивительной, как и та, к коим ногам я смиренно припадаю ныне, восхваляя Господа, Отца нашего…»

Аполлинарий делает Визен предложение, но неожиданно та отказывает ему: ей не хочется связывать себя брачными узами, она бредит театром и жаждет быть свободной.

Наивного Феофанова не насторожило это признание, а зря. Должно было. Легкий и веселый характер новой возлюбленной вскоре начинает играть с Аполлинарием злую шутку. Пелагея, любя его, не может удержаться от интрижек. Злые языки доносят до несчастного всевозможные сплетни и слухи, большая часть которых, к сожалению, является правдой. Белокурая Пелагея оказывается банальной распутницей, ее романам несть числа, у нее в любовниках пол-Москвы.

Аполлинарий невероятно страдает. Он пробует наставить подругу на путь истинный, но без толку: Пелагея клянется ему в любви, но заявляет, что изменить себя не в силах. Влюбленного охватывает ярость и жажда мести. В доме все чаще вспыхивают ссоры.

Страшно сказать, к чему бы все это привело, если бы не внезапная трагическая кончина Визен. Она умирает в возрасте двадцати пяти лет от выкидыша. Феофанов, похоронив возлюбленную, дает обет никогда больше не глядеть в сторону женщин…»

Лена попыталась продолжить, но мысли перескакивали с одного на другое, и ей никак не удавалось сосредоточиться. «Ладно, – проговорила она про себя тоном Дениса, – о’кей. Не буду париться. Лучше сбегаю в сберкассу».

Ей сразу сделалось легко и весело. Вот так, правильно. И нечего заниматься самоедством по любому поводу. Лена проверила, на месте ли паспорт, взяла сберкнижку и вышла из дому.

Накрапывал мелкий дождик. Она раскрыла зонтик и не спеша зашагала по тротуару, думая о минувшей ночи. Почему Денис вел себя так странно? За все время, что они пробыли вместе, у них ни разу не было подобной близости. Жгучее желание, страсть до ненасытности и стремления причинить друг другу боль – но только не эта робкая, почти целомудренная нежность. Они оба будто извинялись за все сказанные друг другу колкости и презрительные насмешки, не умея выразить словами то, что накопилось в душе.

«Все-таки Ден не такой уж прожженный циник, – сделала вывод Лена, – и чувства у него имеются. По крайней мере, благодарности и признательности. А то, что он безжалостен по отношению к Алке, пожалуй, издержки возраста. Видно, ему действительно неведомо, как можно страдать от любви».

Она подумала, что ей будет не просто расстаться с ним раз и навсегда. Мелькнула даже весьма низкая мысль о том, что, может быть, иногда они смогут видеться. Нечасто, раз в две-три недели. Лена поможет ему снять квартиру или комнату и будет заходить туда. Правда у нее тут же возник вопрос: на какие шиши она снимет эту комнату, если лишилась даже тех жалких грошей, которые платили ей в музее? Но Лена утешила себя тем, что непременно отыщет место с приличным заработком.

Потом, очень скоро, ей стало ужасно стыдно. О чем она мечтает? Денис ей действительно почти в сыновья годится. Надо совсем спятить, чтобы строить подобные планы. Да и как можно продолжать обманывать Виктора – это же верх подлости и коварства!

Лена дошла до сбербанка, отстояла приличную очередь, сняла со счета несколько тысяч, сложила аккуратной стопочкой и спрятала между страниц паспорта. Пока она проделывала все это, на улице разразился чудовищный ливень. За окнами потемнело, по стеклу хлынули сплошные водяные потоки. В двери повалил промокший до нитки народ.

Сразу стало шумно. Лена хотела было переждать дождь, но толпа действовала на нее раздражающе. Она застегнула пиджак на все пуговицы, и, держа наготове зонт, вышла на улицу.

Тротуары как будто вымерли. Лишь по противоположной стороне дороги трусцой бежала мокрая, полосатая кошка. Остановилась, повернула на мостовую, пересекла ее и скрылась в подвальном окошке одного из ближайших домов. Лена проводила ее взглядом и пошла от сберкассы, стараясь обходить особенно глубокие лужи.

Двор был пуст. Блестели дочиста отмытые дождем машины, на асфальте у подъезда виднелось несколько полустертых меловых линий – все, что осталось от начерченных детворой классиков. Лена открыла дверь, поднялась на лифте, вышла на своей площадке, отряхивая мокрый зонтик, и остановилась в изумлении: у дверей квартиры стоял Денис. Джинсы и рубашка у него были насквозь мокрыми, волосы тоже, как будто он только что вылез из душа.

– Ты почему вернулся? – Лена поспешно сунула руку в сумочку, доставая ключи.

– Да так. – Он неопределенно пожал плечами. – Неохота было никуда ехать.

– Простудишься теперь, весь мокрый. – Она отперла дверь и затолкнула его в квартиру – Я ж тебе денег дала. Посидел бы в каком-нибудь баре. Или, на худой конец, съездил к Петру, купил бы ему что-нибудь в подарок – у него, кажется, день рожденья.

– Ему один подарок – чекушка, – хмыкнул Денис, стаскивая рубашку.

Лена загнала его в ванную, а сама пошла на кухню, – вскипятила чайник, достала из запасников баночку малинового варенья. Боялась самой себе признаться: она рада, что он пришел. Ужасно рада, как последняя дура. «Ну и чего я добьюсь подобным образом? – укорила себя Лена. – Все равно что собаке хвост отрезать по кусочкам, а не одним махом».

Денис пришел на кухню, покрасневший от горячего душа и слегка потерянный. Выпил налитый Леной чай, послушно съел лечебное варенье.

– Лен, ты что без меня делала?

– Ничего. – Она усмехнулась и отвела глаза – слишком уж пристально, в упор, он на нее смотрел.

– Совсем ничего?

– Совсем. Вот, только деньги получила.

– Хочешь, я тебе табуретку починю? Смотри, она у вас разболталась, того и гляди развалится начисто.

– Ты молоток-то в руках держал? – проговорила Лена ласково и недоверчиво.

– Держал.

– Может, лучше телевизор посмотришь?

Его брови упрямо сошлись над переносицей.

– Ладно, чини. – Она залезла в шкаф,