Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не могу залезть в твою голову, но прочитать мимику и жесты пока в состоянии. Ты облизываешь взглядом, раздеваешь каждую стройную девчонку. Не удивлюсь, если совокупляешься с ними… мысленно. А сейчас, когда эта расфуфыренная бабёнка наглым образом повисла на тебе, я слышала, как неистово барабанит твоё подлое сердце.
— Если скажу, что ошибаешься — поверишь?
— Раньше думала, что да. Верила каждому слову. Теперь не знаю. Мне кажется, ты что-то недоговариваешь, чего-то важное даже от себя скрываешь.
— Хочешь услышать интимные подробности обо всех моих планах, помыслах и действиях, включая романтические фантазии, эротические грёзы и нечаянные эмоции в отношении всех женщин, которые живут, работают рядом и случайно проходят мимо?
— Дурак, зачем мне твои миражи и иллюзии, я просто хочу знать правду. Всю правду, о том, кто для тебя я. Имею право. У меня в животе документ на это право.
— Какую именно правду, родная? Почему тебя стали волновать химеры и голограммы в моём мозгу? Конечно, я не лишён воображения, как и все прочие мужчины. Естественно, что случаются нечаянные вспышки эмоций, когда на горизонте появляются соблазнительные женские формы, в том числе и нескромные желания, но видения и соблазны, вызванные гормонами, мне не подчиняются. Голова — предмет тёмный, с инстинктами не поспоришь.
— Сколько раз и с кем ты мне изменял?
— Ух-ты, ё… даже так! Ни разу, любимая. Единственная девушка, с которой у меня были близкие интимные отношения, я этого не скрывал — Алина. Она была моей невестой, без пяти минут женой. По какой причине разладилась свадьба — тебе известно в подробностях. Могу повторить доклад о той любви, если настаиваешь. А до того именно ты пыталась разладить наши с Алиной отношения, но не успела: девочка нашла более выгодную партию без твоего участия. Мы целовались, если помнишь, и обнимались, когда наблюдали звездопад. И ты знала… знала, что морочишь голову чужому милому. Тебя это остановило?
— Вместо того чтобы повиниться, ты ещё и нападаешь. Это говорит лишь о том, что тебе всё равно с кем изменять.
— Ага, поймала-таки на горячем, нашла повод для обвинений и ревности. С Милкой у меня никогда ничего не было. Кроме целомудренных поцелуев. Она досталась Витьке девственной. Это легко выяснить. Ревновать к ней глупо. Это была детская влюблённость, невинные романтические чувства кроткого восторженного мальчика, впервые в жизни познавшего вкус поцелуя. Это преступление?
— Ты говоришь о Милке, которая была тогда, о маленькой девочке, а я — о той, которая сегодня, сейчас обливала тебя слезами, искушала. Заставила нервничать. Что об этом скажешь?
— Какое мне дело до Милкиных слёз, ты — моя единственная женщина. Е-дин-ствен-ная. С тех пор как мы начали встречаться, я никогда, ни с кем не имел близости. Ни с кем. Если не можешь или не хочешь простить мне прошлое, если решишь, что я должен уйти — подчинюсь. Но… как тогда наш ребёнок?
— А я о чём? Эротоман чёртов, ты чуть не бросил меня, едва вдохнул аромат её порочного тела. У тебя в глазах суетились омерзительно-бесстыдные черти. Я видела, что эта девка тебе небезразлична, видела твои сомнения, твою похоть!
— Катенька, ты о чём? Я же люблю тебя.
— Меня или всех-всех-всех, у кого соблазнительная попка и грудь торчком? Думала, что любишь, теперь сомневаюсь.
— Я не давал повода! Давай лучше жить дружно.
— Не убедил. Глаза бы мои тебя не видели.
— Пошли домой. Ты уже замёрзла. Напьёмся горячего чая с малиной, залезем в ванну, отогреемся и спать.
— С изменником в ванну? И спать я с тобой больше не буду. Ни-ког-да!
— Хорошо, рядышком на коврике прикорну. Нужно привыкать, коли связался с ревнивицей.
— Я не ревнивая, а справедливая. Терпеть не могу бабников, готовых взглядом залезть под любую юбку.
— Баба, точнее девочка, у меня только одна.
— Ну, всё, сам нарвался!
Жизнь вокруг не прекращалась ни на мгновение, но Антону казалось, что это совсем не так, что приближается или уже началась катастрофа. К счастью Катенька сменила гнев на милость, — разве мы вдвоём в ванну вместимся, а что мы там делать будем?
— Греться будем. Шампунем с запахом лаванды тебя вымою. Везде-везде… и в пи… извини, не сдержался, потому что нервничаю. Массаж сделаю. Полный чувственный, волнующий, сладкий-сладкий, бесстыдно-непристойный, великолепно-развратный, взрослый-взрослый, как ты любишь. Потом любить буду до самого утра.
— Размечтался. Интересно, кто тебя такой хитрой методике соблазнения научил? Уж не Алина ли? Точно она. Хотя, нет, ты же с ней к родителям ни разу не ездил, а в общаге только душевая. Всё-таки Милка, зараза. Вот ты и прокололся!
— Как хочешь. Думал как лучше. Должен же я реабилитироваться.
— Ладно, пошли уж. Не на морозе же целоваться. В ванне, с шампунем и прочими приятными процедурами куда лучше.
— А я о чём?
— А если правда чего-нибудь пикантного захочется?
— Тю, у тебя той беременности-то — пара миллиметров в диаметре.
— Увижу, что ещё кому-то подмигиваешь — зашибу!
— Опять за своё! Не было ничего. Не бы-ло!
— А то я не видела. Чего ты из меня вечно дурочку делаешь? Виноват — признайся!
— Признаюсь. Катенька, я тебя люблю! Теперь вдвойне. У тебя такая шикарная грудь. А попа — самая-самая роскошная попа во Вселенной. Да ты и сама ничего. Другой мне даром не надобно.
— Не подлизывайся. Я тебя ещё не простила. У тебя куча штрафных очков и ни одной реальной заслуги, кроме моей беременности.
— Посмотрим, как запоёшь через полчаса. Умолять будешь, чтобы забыл обо всём, чего твой язык намолол обо мне любимом. У меня тоже память хорошая. Не прощу.
— Лёнь, а Лёнь, давай никогда не ссориться?
— А давай.
— Я же понимаю, что ты не изменял. Но ведь мог! Мог? Как же я? Чего она, правда, на шею к тебе кидается, гадюка? Иди уже, набирай воду в ванну. Только тихо. И не разбуди