стольких гостей из разных стран. Разместили многих в боярских домах, иных — на гостиных дворах, самым же важным и знатным отвели покои в княжеском дворце. В церкви Святого Иоанна Предтечи молодых торжественно обвенчал владимирский епископ Стефан.

Володарь вместе с Рюриком стоял на хорах, глядя, как водили новобрачных вокруг аналоя, как обменивались они кольцами. Молодая Анна Вышатична цвела, будто майская роза. Совсем не походила она на хорошо знакомую Володарю угловатую девчушку-подростка с простоватым лицом, нелепо вздёрнутым носиком и тоненькой русой косичкой. Воистину, из гадкого утёнка превратилась Анна за три года в прекрасную лебедицу. Счастливо улыбался Василько, довольно разглаживал усы старый Вышата, скользил взглядом исподлобья по окружающим взволнованный Давид Игоревич. Выискивал он среди князей, их жён и бояр юную сестру жениха, княжну Елену. Но та покуда наперёд не высовывалась, стояла за спиной у матери в сторонке, у столпа. Праздничный парчовый плат покрывал голову девушки.

Ярополк отказался остановиться в тереме у Рюрика, буркнул коротко, что спешит обратно во Владимир, а покуда расположился с женой, гриднями и слугами в окольном граде, в доме одного богатого купца.

«Опасается, что захватим мы его и на Владимир тотчас пойдём», — думал Володарь, глядя на затканный жемчугом и украшенный зелёными ромбовидными самоцветами высокий головной убор красавицы Ирины. Вместе с чешской королевой Свентославой и другими знатными жёнами стояла она в кафизме напротив князей. Женщины о чём-то оживлённо шептались, тогда как Рюрик и Володарь ни словом не обмолвились со стоявшими рядом Ярополком и Игоревичем. Только бросали они время от времени друг на друга напряжённые взгляды, в которых сквозили недоверие и тревога.

«Вот так. Братья двухродные, а волками лютыми стали, ворогами. Не доверяем друг дружке, в горло вцепиться готовы. Кто тому виной? — рассуждал Володарь, и одно лишь слово напрашивалось в ответ. — Власть!»

После был пир, были серебро и зёрна пшеницы, брошенные на пути молодых, была постель из снопов на сенях, звучали гусли, гремел весёлый пир. Всё было, как полагалось.

Вечером на гульбище невзначай столкнулся Володарь с княгиней Ириной. Всё такая же красивая, с той же обворожительной улыбкой, шурша платьем из тяжёлой царьградской парчи, словно сказочная дева, выплыла она из-за столпа.

— Здравствуй, князь Володарь! — прозвенел над его ухом нежный голосок.

— Здравствуй и ты! — ответил он, невольно вздрогнув от неожиданности.

— А ты возмужал, повзрослел. Помнишь тот лов, под Владимиром? Я тогда опередила тебя, пустила стрелу в косулю.

— Разве такое забудешь?! — Володарь усмехнулся. — Вижу, ты всё столь же прекрасна, княгиня!

— Ирина! Называй меня по имени. Не добавляй «княгиня», — попросила женщина. — Слышала, тебе много чего довелось пережить за эти годы.

— Довелось. — Володарь, честно говоря, не знал, о чём с ней говорить.

Словно слепила его Ирина своей бьющей в глаза красотой. Невольно потупил молодой князь взор.

— Также я слышала, что у тебя родилась дочь. И зовут её, как меня, — продолжала Ирина. — Почему ты не привёз её в Перемышль? Моя дочь ещё слишком мала. Пусть подрастёт.

Наступило неловкое молчание. И он, и она не знали, что ещё сказать. Оба они застыли, затаили дыхание и любовались друг другом. Наконец Ирина, шевельнувшись, тихо промолвила:

— Я вижу, что мой Супруг... он недолюбливает тебя и твоих братьев... Я бы... хотела помирить вас... Если бы это было возможно! Знай, Володарь, что враг твой — не Ярополк, а его мать! Это она хотела схватить вас тогда, после лова! Нет предела властолюбию этой скверной женщины! И мой муж во всём подчиняется ей! Я... тогда слышала, что они говорят... Была ночь... Выбежала из шатра... В платье монашеском... Поняла, что до тебя не доберусь незамеченной... Метнулась к угорцам... Упросила Коломана... Потом говорила с чешской королевой... Они составили грамоту на бересте... Остальное ты знаешь...

— Выходит, это ты нас спасла? Как же я не догадался?! — всплеснул руками Володарь. — Всё думал, на что мы, изгои, сдались Коломану и Свентославе? Вот оно что! Не знаю, как тебя и возблагодарить! На колени пасть пред тобою готов, постолы целовать! Господи, Ирина! Лебедица белая! Царевна моя прекрасная!

Молодая женщина вдруг не выдержала, всхлипнула, закрыла руками лицо. Она круто повернулась и хотела уйти, но Володарь заступил ей дорогу, порывисто обхватил за осиный стан, притянул к себе. Стал целовать, страстно, яро, в глаза, в ланиты, в уста. Она отвечала, сдерживала рыдания, не вырывалась, не отбивалась, только кулачки маленькие упирались ему в грудь и мешали прижать к себе всё её хрупкое тело. Шуршала парча, и шуршали слова:

— Если бы не было Ярополка и чад, может, я бы и полюбила тебя, Володарь. Да, это так. Но Господь рассудил иначе. Никого не стану любить я, кроме своего мужа... Ты должен понять... У тебя есть дочь, есть женщина, сделавшая тебя отцом. Молю тебя: живи с нею. А меня забудь... Не хочу... Предаваться греху... — шептала Кунигунда-Ирина.

В свете свечей горели голубые бездонные озёра очей. Никогда больше в жизни своей, наверное, не встретит Володарь такой прекрасной женщины. Разум взял верх над чувствами, он ласково отодвинул её, опустил руки, через силу улыбнулся, сказал так же тихо:

— Ты люба мне, Ирина. Знай... Но мы, князья, не вольны в любви. Должны уметь обуздывать приступы жарких страстей. Вот, возьми. — Он снял с шеи и протянул ей серебряный оберег с гордо распростёршим могучие крыла соколом-балабаном. — Да охранит он тебя от бед и несчастий.

— А вот тебе обо мне память. — Женщина надела ему на мизинец золотое кольцо с синим самоцветом. — Носи и помни.

Она вдруг весело рассмеялась, подхватилась быстро, побежала от него по широкой площадке гульбища. Обернувшись, махнула изящной ручкой на прощанье, сказала неожиданно громко:

— Не горюй! Свидимся ещё, и не раз!

Скрылась красавица во тьме перехода. Долго стоял Володарь в одиночестве на гульбище, смотрел в вечернюю даль, слышал доносящиеся из горницы звуки праздника. В душе царило смятение, он вдыхал аромат Ирининых духов, в ушах ещё стояли её слова. Да, он понимал Коломана. Как можно было