перебил её Володарь. — Что теперь говорить? Ты стала частью княжеской семьи, Астхик. И будешь ею долго, не одно лето. Это главное.

Она обвила руками его стан, доверчиво приложилась хорошенькой головкой к груди, прошептала нежно:

— Люблю тебя. Не думала, не гадала. Милость Господня. Так сказал священник.

— Все мы под Богом, — только и мог отмолвить ей Володарь.

...После оба они, уже утомлённые ласками, долго молча лежали и слушали шум дождя за слюдяным окном. Только сейчас Володарь начинал осознавать, что вот у него есть удел, что он больше не изгой, не бродяга, и что, кроме того, у него появилась семья. Вместе с тем прекрасно понимал он, что долго так продолжаться не может, рано или поздно, но появится у него княгиня, будет иная семья, дети... Мысли эти он отталкивал, отодвигал от себя. Сегодня ему хватало благосклонности матери к Астхик. Завтра всё в жизни их могло перевернуться.

ГЛАВА 35

Опасность пришла, откуда не ждали. Прорвавшись через перевалы в Горбах[201], на Червонную Русь хлынули внезапно оружные конные отряды польских шляхтичей. Чёрный дым взвивался над селениями. Ляхи грабили богатые деревни, подступали к городам, некоторые пытались взять штурмом. Появился один такой отряд закованных в булатные доспехи латников и под Свиноградом, пожёг Замосточье. Затем, видя, что хорошо укреплённый город с такими силами им не взять, ускакали ратные на полночь, нагрузив обозы добром и пленниками.

Володарь с молодшей дружиной недолго думая ринулся в погоню. Мчались по влажной вешней земле, вокруг простирались возделанные поля. Но то тут, то там взорам открывались сожжённые дотла избы, трупы крестьян устилали шлях. Длани сжимались в кулаки, ярость охватывала, хотелось мчаться вперёд и мстить наглым охотникам до чужого добра за эти смерти, за разорение, за грабёж.

Возле Плесненска, крепости у самого истока Западного Буга, Володаревы воины нагнали большой польский отряд с обозом. Сходу, лавой набросились вершники на плотно сомкнутый вражий строй. Засверкали обнажённые клинки.

Володарь нёсся впереди своих ратников. Налетел на какого-то ляха с султаном из перьев на шеломе, рубанул его наискось что было силы. Лях обмяк, завалился набок. Другому супротивнику в месиве боя князь отсёк руку с мечом, третьего огрел по шелому, так, что тот застонал, покачнулся и вылетел из седла. Подоспели гридни, окружили Володаря, ударами копий разломали строй ляхов, погнали их вниз по склону увала, опрокидывая в густо поросший орешником глубокий овраг. Тут уже дело нашлось стрельцам. Окружив врагов, воины Володаря пускали в них стрелы, метали со свистом короткие сулицы. Загнанные в овраг, ляхи отвечали залпами. Рядом с Володарем пропела стрела, другая вонзилась в продолговатый червлёный щит. От метко брошенной снизу сулицы он увернулся, припав к шее своего гнедого скакуна.

Бирич[202] по велению князя приложил ко рту длани и крикнул громовым голосом:

— Сдавайтесь! Всё одно не уйдёте!

Из лесу неожиданно выскочил ещё один вражий отряд. Все в тяжёлых доспехах, видно, франкских, в шеломах с узкими прорезями для глаз, скакали на Володаря и его воинов вооружённые до зубов польские ратники. На щитах красовались гербы с гордым орлом, в воздухе реяли знамёна.

— Отходим за овраг! Быстро! — крикнул Володарь воеводе Пленку.

Развернувшись, руссы поспешили отступить и заняли соседний длинный увал[203], готовясь встретить врага на его вершине.

Ляхи, сходу одолев овраг, вознеслись на кручу и с яростным кличем налетели на них. Снова закипела сеча, заходили в руках воинов мечи и сабли.

Володарь ещё издали заметил всадника в алом плаще, с шестопёром[204] в деснице. Могутный был ратник, рослый, плечистый. И, кажется, был он у ляхов главным. Слышно стало, как раздаёт он громовым басом приказы, велит наступать на правое крыло русской рати.

Князь видел, что дружина его уступает супротивнику числом, и лихорадочно думал, как же им теперь быть. Решение пришло, как часто бывает, внезапно. Одну часть воинов Володарь перебросил вправо, на край, где кипел наиболее ожесточённый бой, сам же с другими ратниками незаметно спустился вниз и, стремительно обогнув с левой стороны увал, ударил ляхам в спину, из оврага.

Всё это произошло быстро, лишь ветер свистел яро в ушах да сабли ходили. Слишком поздно понял польский воевода, что его обхитрили. Полагая, что к руссам подоспела подмога, ляхи бросили обоз с награбленным добром, смешались, начали отступать под решительным натиском Володаревой дружины и вскоре обратились в бег. Лишь ископыть[205] чёрная покрывала увалы, да пыль крутилась столбом, да кони ржали, понукаемые бешеными всадниками.

Позднее, вернувшись в Свиноград, Володарь узнал о том, что ляхи в это же время появлялись и на берегах Днестра, и у Санока, и повсюду разоряли они сёла и деревни. Гнев закипал, охватывал всё существо. Не мешкая, помчался князь к Рюрику в Перемышль. Хотелось отомстить нечестивым латинянам за разорение земли.

Наскоро собраны были дружины. Выступили трое братьев Ростиславичей вдоль берега Сана, прорвали сторожевые польские заслоны, прошлись по селениям вокруг Сандомира[206]. В отместку за свои уничтоженные сёла жгли они нещадно попадавшиеся на пути польские деревни, хватали полон. Гарью, дымом пожарищ наполнялся воздух. Ополонившись, воротились руссы назад.

На душе у Володаря было гадко, мерзко. Понимал он, что такова здесь, на беспокойном западном русском пограничье, жизнь.

Разумел также, что иначе поступить было нельзя, что следовало показать наглым шляхтичам свою силу, чтоб неповадно было им в будущем приходить на Червонную Русь. Но, когда смотрел на спалённые жилища сельской бедноты, на слёзы полоняников, становилось не по себе. Вольница такая шляхетская, со свистом сабель, непрестанные мелкие стычки — это было совсем не то, что он хотел, чего добивался, о чём мечтал.

Уже в Перемышле, собравшись вместе с братьями и ближними мужами в палате, он сказал:

— Следует искать с ляхами мира. Послать грамоты в Краков, ко князю Герману. Негоже так, тузить друг дружку нескончаемо.

Поддержал Володаря Юрий Вышатич, короткое «Воистину!» изрёк умница Халдей, закивали головами многие из тех бояр, чьи волости подверглись опустошению. Но сыскались и такие, которые ратовали за войну.

Рюрик больше