не влюбиться в такую женщину, не поддаться её чарующей улыбке, не внять нежному голоску?

На гульбище царила тишина. Никто, кажется, не заметил их. Но сыскался один человек, ставший невольным свидетелем их встречи, разговоров и объятий. Человеком сим был Фёдор Радко, отрок из дружины Ярополка.

Вихрем ворвался он в гридницу, незаметно проскочил мимо пирующих, едва не бегом метнулся на купецкий двор, занимаемый людьми Ярополка.

Грызло душу молодца отчаяние. Всё видел он, всё слышал, в голове стучало: «Ить любит же она его, изгоя сего! Как глядела! Сколько нежности очи источали! Что тамо князь Ярополк! Груб он, прост! А ентот — вон какой! Сокол, орёл! Господи, несчастна ить она, несчастна! А я?.. Сердце заходится, как гляжу на её!»

Пробрался Радко на сеновал, обхватил в отчаянии руками кудлатую голову, уткнулся лицом в колючее сено.

ГЛАВА 32

— Ну вот, и брат твой молодший женится! — С горькой усмешкой Коломан пододвинул к себе чару с янтарным олом. — Да, течёт время! Кирие элейсон! Грехи тяжкие!

Единственный видевший глаз угорца горел лукавым огоньком.

Володарь сидел напротив горбуна за столом в одном из покоев дворца, на верхнем жиле. В печи весело потрескивали дрова. Из окон открывался вид на широкие ухоженные поля. Глядя вдаль, Коломан вздыхал.

— Да, хорошая у вас земля, — качал он головой. — Палку посадишь — древо вырастет, зазеленеет, плоды даст. Не наша пушта сухая. Жирная земля, чёрная! Куда ни глянуть — пшеница растёт, ячмень, гречиха. Урожаи обильные всякое лето. В пуште у нас — одна жухлая трава! Кирие элейсон!

Прибеднялся королевич. Помнил Володарь, сколь плодородны угодья на Дунае. Какие там сады, виноградники, пашни добрые. Пушта, простирающаяся меж Дунаем и Карпатами, воистину была местом бесплодным и безлюдным, но ведь в Угрии много иных, гораздо лучших, земель.

— Не везде у нас так, — осторожно заметил молодой князь. — Болот немало, топей гиблых. Окрест Свинограда моего часто дреги[198] встречаются.

— На болотах руда железная. Тоже вещица полезная, — молвил Коломан, подмигнув двухродному брату. — Или, думаешь, я не знаю, чем у тебя в Белзе народец промышляет? Слышал, кузнецы там добрые.

— Это есть. Но не всюду железо. Не так уж его и много. У вас в Родно вон, рудники свинцовые, а ещё серебро, олово в горах. Чего тебе, братец, нам завидовать? — Володарь пожал плечами.

В покое вместе с Коломаном находилась его жена. Сидела она на лавке у стены, вся разодетая в дорогие платья из шёлка и лунского сукна, слушала их, время от времени встревала в разговор. Сицилийка, к удивлению Володаря, уже вполне сносно разговаривала по-русски.

Восхищён, как быстро ты усвоила нашу молвь, заметил Володарь, к вящему удовольствию улыбающейся принцессы.

Моя мать её выучила, мне на голову. Теперь всё слышит, всё понимает, ни единого слова случайно брошенного не скроешь, — проворчал Коломан.

— Когда подрастёт наша дочь, мы её тоже научим говорить на твоём языке, князь Володарь, — пообещала Фелиция. — Может быть, здесь, на Руси, мы найдём для неё жениха.

— Вот если бы у тебя был сын, — сказал Коломан, — можно было бы подумать об обручении. Нет, я не шучу, братец. Дружбу ведь надо крепить. Ты видел, как смотрел на Василька Ярополк во время венчания? Ничего доброго для вас не сулил его злобный взгляд.

— Я тоже это заметила, — поддержала мужа сицилийка.

— Иного ждать от него было трудно. — Володарь пожал плечами. — Конечно, князь Ярополк нам — не друг.

— Ну, если что, где мой дом, ты знаешь, — заключил Коломан.

— А ты — где мой, — ответил ему Володарь.

Двухродные братья грустно рассмеялись.

— Впрочем, было бы неплохо вам избавиться от вашего недруга без лишних неприятностей для себя. — Коломан снова подмигнул своим тёмным лукавым глазом. — Кирие элейсон! Грехи тяжкие! А земелька у вас всё же добрая, — добавил он, снова глянув в окно.

Большими глотками королевич опорожнил чару с олом.

— Вкусный у тебя ол, Володарь, — заметил он, причмокнув языком. — Пожалуй, велю ещё налить.

— Опять напьёшься — и будешь немощен в постели, — весело засмеялась, тряхнув распущенными волосами, Фелиция. — На что мне такой муж?!

— А ты ненасытная! Вот, обрати внимание, Володарь. Женщины перезрелые, лет сорока и более, искушённые в плотских забавах, часто бывают весьма невоздержанны в грехе. Заводят себе молодых полюбовников, спят со всякими там пажами, молодыми монахами и прочей мелюзгой. Бойся таких женщин, дорогой братец! Лучше всего — не связывайся с ними. Кажется, у тебя молодая подруга? Вот и живи с ней. А ола я всё-таки выпью. Половину чары, больше не надо.

Почему-то опять вспомнилась Володарю Таисия. Подумалось, что Коломан, вероятно, прав. Немощный телом, он почерпнул многое не на своём опыте, а из книг и разговоров.

— Всё-таки хороша у вас землица! — опять вздыхал Коломан, качая головой и глядя за окно.

Надолго запомнил угорский королевич свою поездку в Перемышль и этот вид из окна на чёрную жирную землю, щедро согреваемую солнцем. Возникла в душе у него мечта когда-нибудь включить Червонную Русь в состав своих владений. Пока он находился в подчинении у дяди-короля и не мог загадывать далеко вперёд. Но мечту эту будет Коломан лелеять и вынашивать долгие годы. Сегодня же он мог доверить свои мысли только жене.

Вечером, когда Володарь уже покинул отведённый высокому родичу покой, он признался Фелиции:

— Хотел бы когда-нибудь видеть этот город в своих владениях.

Сицилийская нурманка, кивнув головой, чуть слышно задумчиво повторила:

— Когда-нибудь. — И добавила: — Не теперь.

...Не могли знать Коломан и его жена, что в эти самые мгновенья в узкой каморе, затерявшейся посреди больших и малых покоев на верхнем жиле терема, двое старших Ростиславичей собрались на тайную беседу. Лишь один из