прошу: не учиняй мне тут криков и наставлений о том, как должен жить истинный христианин. Ведаю всё это.

— А раз ведаешь, почто живёшь тако, со блудницею?!

— Вот её не трогай! Яко жена мне стала.

— Жена?! Позор сие есмь, но не жена!

— Что же мне делать? Прогнать её теперь, что ли? Вместе с дочерью? Или дочь от матери оторвать? Я ведь, кроме неё, с иными жёнками не живу. Иначе б было, иная бы и молвь была! — зло огрызнулся Володарь.

Мать нехотя сменила тон.

— Вон, к сестре твоей намедни Игоревич посватался. Приходил ко мне, подарки даровал, баил, что вдов и что траур по жене своей убиенной относил уж. Ещё баил, люба ему Елена. У тя совета испросить хочу: каков он, Давидка? Ты его, чай, лучше нашего знашь!

— Давидка, — повторил раздумчиво Володарь. — Скажу так: неглуп он, но лукав и коварен бывает. Серебро, власть любит.

— Кто ж её не любит, власть? Ты, что ли? — усмехнулась мать. — А что лукав, дак простецом князю бывать не к чему. Дак как думашь: отдать за его Елену?

— А ты её саму вопроси. — Володарь уставился на молчавшую доселе сестру.

— Да я шо? Коли не безудельный ноне Давидка, не пёс приблудный, дак пойду! Не век же в девках вековать! — заявила Елена. — Чай, не придётся с им объедками с чужого стола кормиться!

— Ну что ж. — Ланка вздохнула с некоторым сомнением. — Стало быть, принять надобно предложенье его?

— Принимай. Вражду с Игоревичем иметь нам с братьями не с руки, ответил ей Володарь. — Земли наши — рядом, зять же когда чем и поможет. Или мы ему. Так ведь, сестрица? — подмигнул Володарь Елене.

— Мне шо? То ваши дела, — махнула рукой сестра.

...С Давидом столковались быстро. Доволен явно был Игоревич, тряс Володаря и Рюрика за плечи, говорил весело:

— Ну, с вами вместях любого ворога мы одолеем!

Кого имел ввиду лукавый дорогобужский князь, братьям было хорошо известно. Володарь кусал уста, вспоминая княгиню Ирину. Вместе с мужем и слугами она к этому времени уже покинула Перемышль и возвратилась во Владимир. Увидятся ли они ещё когда? И радостной или печальной будет их встреча?

Ночью Володарь долго ворочался, но никак не мог заснуть. Всё стояли перед ним, мерцая, голубые глаза несравненной красавицы.

...Наутро, расцеловав на прощание братьев и зардевшуюся от смущения Анну Вышатичну, отбыл Володарь вместе с матерью и сестрой в Свиноград.

ГЛАВА 34

— Господи, крохотная экая! — изумлённо воскликнула княжна Елена, когда Володарь подвёл к ней свою маленькую дочь.

— А глазёна наши, мадьярские, с раскосиной! Какие и у тебя, и у меня, — сказала князю мать. Облачённую в розовое ситцевое платьице внучку она усадила себе на колени, стала показывать подарки — резные игрушки из дерева и кости.

Астхик, хоть и упиралась долго, но всё же вышла к высоким гостям, вся зардевшаяся от смущения. Ничего доброго от встречи с Ланкой она не ожидала. Однако дочь Белы, придирчиво оглядев её с ног до головы, внезапно воскликнула:

— Какая хорошенькая!

Армянка, сложив руки на груди, отвесила ей глубокий поклон. Она застыла посреди залы, в волнении теребя пальцами шёлковый платочек. Володарь взял её за руку и усадил рядом с собой на лавку.

— Правильно! Мать моей внучки не должна чувствовать себя стеснённо в твоём доме, сын. В конце концов, Ирина — праздничный цветочек для всех нас. Не будь тебя, дорогая Астхик, не было бы и самого этого праздника, — заявила Ланка.

Понемногу у Володаря отлегло от сердца. Кажется, мать и сестра приняли его наложницу, не злятся, не избегают её, не отворачиваются надменно, как часто бывает в княжеских и боярских домах. С мягкой улыбкой он слушал, как оживлённая Елена восторженно рассказывает о том, во что одеваются знатные жёны в Угрии и в Хорватии, какие ткани сейчас преобладают, как сказывается у разных народов ромейское влияние на вкусы и привычки.

За разговорами медленно тянулись часы. Володарь хотел было оставить женское общество, но пальцы армянки крепко вцепились ему в запястье. Не хотела Астхик сидеть в палате одна с Ланкой и Еленой, видно, побаивалась их, понимала ведь, что не ровня королевским и княжеским дочерям бывшая портовая девка. Всё же Володарь осторожным движением отвёл её руку, улыбнулся и коротко промолвил, что должен подняться на стену, проверить стражу.

Моросил мелкий дождь, сильный ветер бросал в лицо холодные капли. На забороле перекликались сторожа. Вот Улан, недавно пришедший в Свиноград от Ярополка, вот Биндюк, печенежин, тоже бывший слуга Изяславичей. Таких у Володаря в дружине сейчас было немало. Не по нраву воинам было и латинство волынского князя, и буйный, властный нрав его матери. Об этом говорили прямо и ещё добавляли: мало кому люб Ярополк на Руси, больше держатся за него немцы да ляхи.

Вечерело. Темнел на западе окоём, скрылся из виду широкий шлях, огоньки загорались в избах ремественных слобод. С громким скрипом поднялся надо рвом крепостной подвесной мост на цепях.

Постояв ещё немного на забороле, сошёл Володарь внутрь детинца. Когда проходил через сени, донёсся до ушей громкий заливистый смех Астхик. Невольная улыбка тронула уста. Раз смеётся, значит, всем довольна, по нраву пришлась строгой его матери.

Маленькую Ирину уже укладывали спать в колыбельку. Над ней колдовали холопки, разоболочали, одевали в ночную полотняную сорочку. Вскоре крохотный ребёнок заснул. На подушке рядом с девочкой лежал шитый из шерсти зайчонок — любимая игрушка малышки.

Ланка с Еленой отправились в отведённые для них покои. Астхик распустила свои роскошные волосы цвета воронова крыла, стояла перед князем, зевала в кулачок, крестила рот.

— Твоя мать была благосклонна ко мне, — заметила она. — Понимаю, из-за Ирины. Если бы не дочь наша...

Женщина не договорила.

— Если бы, —