Он еще что-то говорил, но Матвей подхватил Астру под руку и увлек в дом.

— Посмотри, на кого мы похожи, — расхохоталась та, глядя в большое зеркало в холле. — Сейчас снег на париках растает, и все это великолепие обвиснет. Отряхивай… быстрее! Аккуратно…

— Счастье, что мы не посыпали их мукой!

— Ой, у меня платье внизу намокло… Не выкручивать же его? — сокрушалась Астра.

Арлекин с главарем «русальцев» тоже шумно отряхивались и притоптывали ногами, сбивая налипший снег. На полу образовались маленькие лужицы.

Граф Брюс галантно подал даме руку, и графиня, волоча мокрый подол, царственной поступью отправилась к столу. Капельки воды на их париках блестели бриллиантовой россыпью.

— Ну, что? Был там кто-нибудь? — кинулась к ним Коломбина. — Что вы видели?

— Следы…

Подчиняясь воле ватафина, гости расположились за столом. Справа от Астры сидел Брюс, слева — волхв. Ульяновна усиленно потчевала присутствующих своими разносолами. Звенели приборы, два парня-грифона с напряженной суровостью шествовали вокруг стола, разливая напитки. Наверное, это входило в условия игры.

Волхв едва прикасался к пище.

— Пока вы были во дворе, я тут размышлял… Может, все уже идет полных ходом? — усмехнулся он. — И это лицо в окне — часть ритуала? Обычно русалки так и делают, когда хотят испугать людей: заглядывают в окна. Борецкий с ними заодно, они договорились.

— Не похоже, — шепнула Астра. — Никто из девушек не выходил. Забыла спросить: он знает про Лею, про случай в ночном клубе?

— Разумеется, нет. Во всяком случае, я ему не говорил.

— Мог рассказать кто-то другой. Слухи по Москве разлетаются с быстротой молнии.

Глаза Вишнякова болезненно горели в прорезях маски.

— Он бы не выдержал, пристал с расспросами.

Увлеченные разговором, они почти не ели. Это не укрылось от орлиного взора Ульяновны, которая тотчас появилась у Астры за спиной.

— Попробуйте грибков солененьких… блинчиков с икоркой… Под холодную водку очень недурно.

Графиня послушно принялась жевать. Матвей склонился к ней, касаясь ее щеки локонами парика, влажными после вынужденной прогулки.

— Я чувствую себя болваном. А ты?

— Тише…

— Посмотри на Арлекина — наворачивает, будто его год не кормили.

— Это присуще его образу, — улыбнулась Астра. — В комедии масок Арлекин — неграмотный простолюдин, клоун, озорник и обжора. Еду он любит больше, чем свою подружку Коломбину. Мне приходилось изучать комедию дель арте, поэтому я в курсе. Коломбина — веселая, лукавая служанка, которая помогает господам плести любовные интрижки.

— Видимо, госпоже Бутылкиной плохо растолковали ее роль, — состроил гримасу Матвей. — С таким унылым видом только покойников отпевать.

— Тьфу на тебя! Тьфу, тьфу…

Упоминание о покойнике испортило Астре настроение. Предвкушение необычного празднества смешивалось с дурными предчувствиями…

Борецкий волновался, сам не понимал почему.

«Я потратил на подготовку к этой новогодней ночи много сил, — рассуждал Илья Афанасьевич. — Спешил с отделочными работами, подгонял строителей, нервничал… Это, наверное, и сказывается. Теперь, когда все готово, гости в сборе, и вот-вот начнется захватывающее представление с участием профессиональных артисток, я подавлен или… растерян. Такое бывает…»

Но нет. Что-то еще, нераспознанное, смутное и тревожное, вкралось в его сердце, в сознание и лишало покоя. Какая-то ускользающая мысль крутилась в его уме, подобно тому, как, шипя, крутится ядро за мгновение до взрыва — однажды он видел такой кадр в фильме о Наполеоне, и это врезалось в память. В его случае напряжение нарастало, а взрыва все не было. Нависшая угроза изматывала.

Борецкий проанализировал, когда именно появилось ощущение беспокойства. Вспомнились слова прораба: «Нечисто тут, кабы беды не приключилось…» Тот не зря советовал освятить дом, а Илья отмахнулся, не принял его слова всерьез. С другой стороны, приверженность язычеству шла вразрез с тем, чтобы приглашать священника. Но не обращаться же к Сварогу, Перуну или Яриле?

Борецкий был недостаточно хорошо подкован в новой для него сфере.

— Поздно о священнике думать, — бормотал он.

Через минуту собственные страхи казались смехотворными, и Борецкий удивлялся перепадам своего настроения. Проходило время, и он опять возвращался мыслями к причине поразившей его напасти. Вместо веселья он испытывал странное возбуждение. Когда оно возникло?

Самое неприятное, что Борецкий не мог сосредоточиться, сконцентрироваться на проблеме — ему попросту было некогда это сделать. Как радушный хозяин он должен был встречать гостей, устраивать их, развлекать…

Стоп! Механизм поиска в его памяти закончил свою работу и выдал ответ на запрос. Как будто загорелась красная лампочка: «Внимание!»

— Черт! — вырвалось у Борецкого.

Озарение застало его в момент разглядывания следов на снегу. Наверное, помогла соответствующая обстановка, — двор, снег, морозец, люди… Оп-па! А ведь впервые сердце сжалось при взгляде на приехавших «русалок». Точно. Девушки по одной выходили из микроавтобуса, он встречал их, не без любопытства рассматривая. Хороши! Особенно вон та, рыженькая… И блондиночка с вьющимися по плечам локонами тоже оч-чень симпатичная… И брюнетки по-своему очаровательны, вылитые цыганочки.

«Тогда все и произошло, — сообразил Борецкий. — Сглазили они меня, что ли? Черный глаз — колдовской, недобрый».

На ум пришла банальная строчка из популярного романса «Очи черные», который он ненавидел. Неужели он подвержен чужому влиянию? Тем не менее приезд девушек заставил его волноваться. Может быть, так чувствует себя каждый, кому приходится принимать у себя в доме пусть не знаменитую, но все же популярную в определенных кругах группу. Творческие люди всегда вносят неожиданную ноту.

Так Илья Афанасьевич успокаивал себя, а в голове звучало: «Как люблю я ва-аа-ас… как боюсь я ва-а-ас…»

— Когда это я сглазу боялся?! — разозлился он.

Он не был суеверным и спокойно позволял черным кошкам перебегать дорогу, а людям носить пустые ведра. Одновременно Борецкий умудрялся придавать значение сотням мелочей и считать все окружающее в той или иной степени одухотворенным. Духи огня и воды, земли и воздуха, например, представлялись ему невидимыми существами, управляющими основными стихиями. Он не то чтобы поклонялся им — но принимал во внимание. Отчасти поэтому язычество оказалось более созвучно его миропониманию, чем прочие религиозные концепции. Носителями зла, по его мнению, являлись люди, которые не научились уживаться в гармонии ни с природой, ни друг с другом. Чего стоит история человечества, сплошь состоящая из интриг, заговоров, убийств, насилия и войн?