Заварив чай, он вкладывает чашку мне в руки, а потомукутывает меня толстым шерстяным покрывалом.

— Спасибо, конечно, только все это не нужно. — Яставлю чашку на столик и смотрю на часы. Если прямо сейчас поехать, успеем ковторому уроку. — Серьезно, я отлично себя чувствую. Давай вернемся вшколу!

— Эвер, ты упала в обморок. — Он садится рядом,заглядывает мне в глаза, дотрагивается до моих волос.

— Бывает, — отмахиваюсь я. Суета вокруг меняужасно смущает, особенно когда я знаю, что ничего со мной не случилось.

— Только не в мое дежурство, — шепчет он,протягивая руку к шраму у меня на лбу.

— Не надо!

Я уворачиваюсь. Деймен отводит руку.

— В чем дело? — спрашивает он, пристально глядя наменя.

— Заразишься еще.

Я вру, потому что не хочу говорить правду. Этот шрам — мой итолько мой. Постоянное напоминание.

Поэтому я и отказалась от пластической операции. Мнепредлагали «убрать» шрам. Да только то, что случилось из-за меня, никуда неуберешь. Моя вина, моя вечная боль, — потому я и прячу ее под челкой.Деймен смеется.

— Я никогда не болею!

Я зажмуриваюсь, встряхиваю головой и снова открываю глаза.

— Ах, так ты еще и не болеешь?

Он пожимает плечами и подносит чашку с чаем к моим губам,уговаривая выпить.

Я делаю маленький глоточек, потом отталкиваю чашку.

— Значит, что же? Ты не болеешь, не получаешь нахлобучкуза прогулы, учишься на одни пятерки, несмотря на те же самые прогулы, стоиттебе взять в руки кисть — оп-ля, картина Пикассо, лучше чем у самого Пикассо.Ты готовишь как шеф-повар пятизвездочного ресторана, ты подрабатывал моделью вНью-Йорке еще до того как переехал в Санта-Фе, а до этого успел пожить вЛондоне, в Румынии, в Париже и в Египте, ты нигде не работаешь, живешь один ивсе же как-то ухитрился роскошно обставить дом — мечту мультимиллионера, тыводишь дорогущую машину, ты…

— В Риме, — говорит он серьезно.

— Что?

— Ты сказала, что я жил в Румынии, а на самом деле — вРиме.

— Неважно! Я просто хочу сказать…

И тут слова застревают у меня в горле.

— Да? — Деймен наклоняется ко мне. — Тыхочешь сказать?..

Я судорожно сглатываю, пряча глаза. Мой разум наконец-тоухватил ту неясную мысль, которая давно уже меня гложет. Мысль, связанную сДейменом, с его странными, прямо-таки потусторонними особенностями… Неужели онпризрак, вроде Райли? Нет, не может быть, его же все видят!

— Эвер… — Он прижимает ладонь к моей щеке иповорачивает к себе мое лицо. — Эвер, я…

Но закончить фразу он не успевает. Я вскакиваю, сбросивпокрывало, и, не глядя на Деймена, прошу:

— Отвези меня домой!

Как только Деймен останавливает машину возле моего дома, явыпрыгиваю из машины и мчусь к двери. Взлетаю по лестнице, перешагивая черездве ступеньки, и все время надеюсь и молюсь, что Райли окажется в моей комнате.Мне необходимо ее увидеть, поделиться безумными мыслями, которые не оставляютменя в покое. Никому другому я не могу рассказать об этом — просто-напросто непоймут.

Я заглядываю в кабинет, в ванную, на балкон. Встаю посредикомнаты и громко зову ее по имени. Меня трясет, мне страшно — сама не знаю,почему.

Райли не появляется, и тогда я падаю на постель, скорчившисьмаленьким жалким комочком, заново переживая потерю.

***

— Эвер, солнышко, как ты себя чувствуешь?

Сабина бросает сумку на пол и опускается па колени подлекровати. Ее прохладная ладонь касается моей горячей и влажной кожи.

Я закрываю глаза и мотаю головой. Несмотря на недавнийобморок, я знаю, что не больна. По крайней мере, не в том смысле, в каком онаспрашивает. Все гораздо сложнее, и исцеление найти нелегко.

Я поворачиваюсь на бок, углом подушки вытираю слезы иговорю:

— Иногда делается так тошно, понимаешь? И легче нестановится.

У меня перехватывает горло, и слезы льются с новой силой.

Лицо Сабины смягчается. Она говорит:

— Я думаю, горе никуда не уходит. Со временем к немупривыкаешь, начинаешь просто жить с этой пустой.

Она улыбается и рукой утирает мне глаза.

Потом она ложится рядом со мной, и я не отодвигаюсь — толькозакрываю глаза и позволяю себе почувствовать ее боль, и свою боль, и онисмешиваются вместе, ни начала, ни конца. Так мы с ней лежим, плачем иразговариваем. Давно надо было поделиться друг с другом. Если бы только яподпустила ее к себе вместо того чтобы отталкивать.

Наконец Сабина встает — пора готовить ужин. Сунув руку всумку, она говорит:

— Смотри, что я нашла в багажнике. Ты мне его одолжиласразу после того как переехала сюда, а я и не знала, что он до сих пор у меня.

И она бросает мне свитер с капюшоном персикового цвета.

Тот, о котором я совершенно забыла.

Тот, который не надевала с самой первой недели в новойшколе.

Тот, в котором я на фотографии в доме у Деймена, хотя в товремя мы с ним еще не были знакомы.

***

На следующее утро я с ходу проезжаю мимо Деймена и дурацкогопустого места, которое он вечно для меня занимает. Ставлю машину на другомконце света.

— Что за фигня? — изумляется Майлз. — Тыпроехала мимо! Смотри, сколько теперь пешком тащиться!

Я с треском захлопываю дверцу и решительно шагаю мимоДеймена, который поджидает меня, прислонившись к машине.

Майлз хватает меня за руку.

— Эй, ау! Прямо по курсу — роскошный красавец-брюнет, аты прошла и не заметила… Да что происходит, поссорились вы, что ли?

Я выдергиваю руку.

— Ничего не происходит.

И иду дальше, к зданию школы.

***

Надо же — когда я в очередной раз оглянулась, Деймен былдалеко позади, а когда я вхожу в класс, он уже там. Я натягиваю на головукапюшон, включаю плейер и смотрю мимо Деймена, дожидаясь, пока мистер Робинсначнет перекличку.

— Эвер, — шепчет Деймен.

Я сосредоточенно разглядываю лысеющую макушку мистера Робинсаи готовлюсь произнести: «Здесь!» — когда он назовет мое имя.

— Эвер, я понимаю, что ты расстроена, но я все объясню…

Я упорно смотрю прямо перед собой, как будто ничего неслышу.