– Я тоже давно хотела признаться.

Он обнял меня, его каменное тело было немного скользким. Мы оба слегка дрожали.

– Пойдем, – предложила я. – Давай одеваться.

Стало чуть светлее, и теперь уже можно было разглядеть рельеф бухты.

– Светает или просто глаза привыкли? – спросила я.

– Это морские сумерки, – ответил Генри.

– Что? Как это?

– Морские сумерки – это время перед самым рассветом, когда звезды светят ярче всего и уже виден горизонт. Тогда можно ориентироваться в море. В это время рыбаки выходили на дневной лов.

Мы взбирались по тропе обратно к дому. С появлением солнца поля и живые изгороди являли свое великолепие.

– Постой-ка, – догадалась я, дергая Генри за руку. – Если ты с самого начала понял, что это тюлень, почему ты тоже бежал от него?

– О, – улыбнулся он, – ты так орала, что, похоже, меня просто захватил драматизм ситуации.

Впереди, в лучах восходящего солнца, уже виднелись нечеткие очертания дома, казалось, что он излучал тепло спящих в нем тел. Когда мы подошли к главным воротам, из них вышел Дил в сопровождении Долли. В своей поношенной футболке и шортах он выглядел, как я сразу отметила, еще более изможденным, чем обычно. Его вечно растрепанные волосы казались поредевшими, а тени под глазами более заметными.

– Доброе утро, – поздоровался он, увлекаемый Долли, бросившейся к нам навстречу. – Где это вы, любовнички, были?

– На пляже, – поспешила ответить я. – Генри, я задержусь.

– Ладно, – кивнул он, направляясь к двери. – Спасибо за такую заботу о собаке, Дил.

– О, это исключительно в эгоистических целях. Она спасает мой разум.

Генри рассмеялся и закрыл за собой дверь, оставив нас одних на садовой дорожке.

– Ты прекрасно выглядишь, – сказал Дил.

– А ты нет.

– Я в порядке.

– Уверен?

– Да. А с чего бы мне не быть?

– Ну, не знаю.

Долли захрипела, дергая поводок. Ей не терпелось броситься на прогулку.

– Неужели не можешь хоть раз передохнуть? – спросила я, кивая на собаку. – Ты же не высыпаешься.

– Не могу, – ответил Дил, пиная пучок травы. – У меня уже вторая отсрочка.

– Что у тебя?

– Я просрочил сдачу. Дважды. Больше жизней не осталось.

– Что? – не поняла я.

– Да все под контролем. Мне просто нужно закончить это вонючее эссе. – Он прищурился, утренний свет обнажил тени на его лице.

– Хочешь, вместе выгуляем Долли? – предложила я.

– Нет. Спасибо. Я на ходу обдумываю свою работу.

– Ну хорошо, – сказала я, заулыбавшись, не в силах держать в себе волшебство прошедшей ночи. – Мы видели тюленя, – выпалила я, образ покачивающейся морды навечно запечатлелся в моем сердце. – Плавал всего в нескольких футах от нас.

– С вами плавал тюлень?

Я кивнула.

– Какая честь, – еле заметно усмехнулся Дил и направился к тропе, ведущей на пляж.

Собака сосредоточенно уткнулась носом в землю, исследуя ее запахи.

13

Пэдди пригласили на прослушивание на роль Гамлета в небольшом, но довольно престижном театре в Южном Лондоне. Мы с Милой неустанно подтрунивали над ним, наблюдая, как он, изображая датчанина, обхаживает на лужайке Джесс – на удивление хорошенькую Офелию. Генри и Найл не участвовали, они были поглощены своими собственными «репетициями».

Вечером накануне моего дня рождения мы с Дилом повезли Пэдди и Найла на вокзал, а потом планировали заехать в соседний городок выпить по пиву.

– Я рассчитываю, что, если изредка буду появляться в офисе с утра, это предотвратит излишние сплетни, – рассуждал Найл на заднем сиденье моего «Вольво».

– С оговоркой, что ты вернешься к моему праздничному ужину, – предупредила я.

Мы пожелали Пэдди порвать всех на прослушивании и покатили в Альбион, куря в открытые окна и врубив на полную громкость Марвина Гая.

– Может, нам просто купить пакет макарон? – предложил Дил, когда я припарковалась. Стремясь побыть наедине, мы сказали остальным, что поедем купить чего-нибудь на ужин.

– Правильно. Тем более что завтра у нас будет полно вкусной еды.

Мы устроились за угловым столиком у камина, который из-за жаркого лета, естественно, бездействовал. Местные жители, отличавшиеся сильным корнуолльским акцентом, весело балагурили за барной стойкой. Остальные посетители явно были приезжими: длинноволосые мальчишки (некоторые еще не достигшие возраста, чтобы покупать выпивку), приехавшие сюда заниматься серфингом, и несколько семейных пар с неряшливыми детьми. Маленькая девочка катала по каменному полу игрушечную лошадку. Я подумала о Кларе и Джеме. Им бы здесь понравилось: Джем бы упивался местными легендами о пиратах, прятавших свои сокровища в глубоких пещерах, а Клара хвасталась бы, как далеко она может заплыть, пугая своих родителей.

– Ты что-то грустная, – прервал мои думы Дил.

– Ага.

– Из-за дня рождения?

– Из-за детей. А у тебя какая отмазка?

Обычно такая ремарка вызвала бы у него смех, но на этот раз Дил никак не отреагировал. Он знал: лучше позволить мне понаблюдать за маленькой девочкой, играющей со своей лошадкой, и попивать свое пиво, глядишь, моя грустинка и пройдет, и тогда я смогу сосредоточиться на его печалях.

– Итак, – сказала я, переходя ко второй порции местного пива, – поведай мне о своем эссе.

– О боже, – застонал Дил, уронив голову на стол и закрыв ее руками.

– Давай-давай, – теребила я. – Чем могу, помогу.

– Сможешь прочесть? – спросил он.

– Конечно.

– Боюсь, я угрохал на него так много времени, что оно уже потеряло всякий смысл.

– В смысле? – удивилась я.

– Ну, не знаю. У меня случались долгие перерывы в работе, и сейчас все написанное кажется каким-то разрозненным. Каждый раз после перерыва я как будто начинал сначала, с другой задумкой, даже в другой манере.

– Это не художественная литература, Дил. Твоя манера никуда не может подеваться. Я уверена, что с этим все в порядке.

– Ты так думаешь? – спросил он с искренней серьезностью.

Я потянулась через липкий стол и взяла его за руку.

– Уверена, что буду трястись от зависти, сознавая, насколько это блестяще, – заверила я. – Ты просто конченый неврастеник.

– Я мог бы просто писать для тебя, а учебу вообще бросить, – сказал он, ухмыльнувшись.

Я рассмеялась, но на его взгляд не ответила. Мое погружение в нахлынувшее блаженство любви нас разобщило, и я чувствовала себя виноватой. У Дила назревал кризис, и он хотел удержать меня рядом с собой. Ему всегда все давалось с легкостью: без особых усилий он мог заполучить приглянувшуюся ему девушку, он развлекался в разы больше всех нас, но тем не менее получил диплом с отличием и умудрился отхватить работу репетитора, за которую платили в четыре раза больше, чем получала я, горбатясь по ночам в баре. Это я была из тех, у кого кризисы случаются