Весь вечер он любовался тем, как непринужденно она поддерживала беседу, как безупречно держала осанку и легко, свободно смеялась и смешила других. После ужина Каролина увела Шелену показать свой сад, а Астор и сын откинулись в кресле, наслаждаясь сигарами и кофе после сытного ужина.

– Она действительно хороша. – король кивнул в сторону удалявшимся женщинам.

– Насколько у вас все серьезно?

Кай ждал этого разговора, но все равно внутренне напрягся, приготовившись к защите.

– Настолько, насколько возможно.

– Я не думаю, что это хорошая идея.

Мгновенно ощетинившись, он кинулся в нападение:

– Потому что она внебрачная дочь? Я тяну это чертово королевство на своих плечах уже пять лет пока ты тут наслаждаешься теплым семейным счастьем и, ебаный конь леди Годивы, заслужил жениться хоть на прачке, буде мне то будет угодно!

Астор смотрел на него сочувственно.

– Нет, сын. Не потому что она незаконнорожденная. Ты заметил, как она похожа на Аалию?

Прочитав ответ в закаменевшем лице Кая, Астор кивнул своим мыслям.

– Твоя мать была прекрасна и безумна. Я любил ее как мальчишка, не обращал внимания на советы, хотя все твердили мне, что она не приспособлена к роли королевы. Она заставляла меня смеяться, чувствовать себя живым, более свободным. Рядом с ней все ограничения главы государства истончались, уходили в сторону. Она покоряла людей: своей улыбкой, вниманием, своими глазами. Но дворец ее победил и сломал. Мы оба знаем, чем все закончилось.

Кай с трудом шевелил бледными губами:

– Шелена не такая.

– В самом деле? Она не отличается от остальных, как море от скал? Не бросает раз за разом вызов смерти? Не зевает украдкой на долгих приемах, пряча за улыбкой оскал скуки? Не сводит тебя с ума своими зелеными глазами? Она не такая?

Послышались веселые голоса. Они возвращались. Астор замолчал, Кай так и не произнес не слова.

Остаток ужина прошел напряженно.

Отец и Каролина пытались сгладить атмосферу, Шелена, каким-то шестым чувством поняв его чувства и, сжав его ладонь под столом, еще около часа болтала о химии, вводя слушателей в транс сложными названиями элементов.

Он ждал, что она потребует объяснений после, но она опять удивила его и всю дорогу притихшая смотрела в окно.

Оказавшись в своих комнатах, он содрал с нее платье, разорвал пополам, не желая оставлять вещественное воспоминание об этом вечере и взял прямо на рабочем столе, разложив среди бумаг, как послушную куклу. Не заботясь о ее удовольствии, порывисто и быстро трахнул, упиваясь тем, как поддается, уступает ее тело его напору. И лишь тогда ему полегчало.

Позже, уже лежа в кровати, чувствуя тяжесть ее головы на своем плече и успокоенный размеренным ритмом спящего дыхания девушки, он хотел и не мог перестать прокручивать фразу, которую успел шепнуть ему Астор на прощание:

«Отпусти ее. Она не для тебя»

Перевернув последний ящик в этом доме, вытряхнув каждую коробку, я, спустя два дня, сдалась.

Медальон пропал.

Из стопки книг, бесцеремонно сметенных с полок, выпала одна, явно горя желанием мне что-то сказать. Не в силах сопротивляться, я открыла ее там, где она показала и прочитала:

« – Ирена, – начал он удивительно мягко, – до каких пор мы будем мучить друг друга?»31

Я вернула книгу на место, села посреди комнаты, заваленной горой бесполезных безделушек и закрыла лицо руками.

Хавьер, помогавший мне в поисках и благо, никак не комментирующий женщин, у которых для каждой вещи может быть два, три, и даже четыре возможных места для хранения, только молча взглянул и вернулся из кухни с двумя бутылками пива. Я подумала, что этот способ отвлечься никогда мне не помогал, но вслух не произнесла ни слова.

Когда он вернулся со следующими двумя, я уже была почти пьяна, но не отказалась и на этот раз. Убирать не хотелось, вставать с пола не хотелось, не хотелось жить.

– Я не забыла Локи.

– Знаю.

– Прошло больше пятнадцати лет. Мы с ним вместе были всего десять. Я без него уже гораздо дольше, чем с ним. Черт, да мы с тобой уже женаты больше, чем были с ним. Я люблю тебя, ты же знаешь?

– Нет.

– Дурак.

– Не без этого.

– Я так и не простила его.

– Ева…

– Он не должен был лезть в тот дом. Не смел рисковать собой, ведь у него были мы с Маризой.

– Ева, там был ребенок.

– Он спас чужого и оставил своего без отца. Он оставил меня без себя!

– Ева. – Хавьер уже был возле меня, держал мое лицо в своих руках. – Ева, любой поступил бы так же. Ты поступила бы так же.

–Нет. Нет. Я не герой. Я трусливая, пугливая и сомневающаяся, я бы позвонила, я бы вызвала пожарных, но я бы не полезла сама в пекло, никогда, не думай про меня лучше, чем я есть! Я эгоистка, у меня есть дети, любимый человек, я не стала бы рисковать собой.

– В 2011 ты не думала о себе.

– Это другое.

– Это тоже самое.

– Ты бы поступил так же? Зная то, что знаешь сейчас?

Он не отвел взгляд.

– Да, Ева. Да.

– Почему?

– Потому что лучше никогда больше не видеть, чем смотреть на себя и понимать, что ты мог спасти – и испугался. Он был мужчина, твой муж. Ты думаешь, что он сделал неправильный выбор. Но ведь на самом деле выбора у него не было.

Я расплакалась. Слезы просто текли и текли, я вытирала их рукавом, но через секунду мое лицо снова становилось мокрым.

– Он приходил к Маризе. Снился моему отцу, матери и особо впечатлительным соседкам. И ни разу, ни разу мне. Ни одного, хоть самого паршивенького сна, ни дуновения ветерка, ни намека, ни шелеста о том, что он не исчез полностью, не превратился в звездную пыль, что часть его жива, пусть не со мной, больше никогда не со мной, но не развеялась по свету, не канула в небытие. Я каждую ночь закрывала глаза и просила подать мне знак – и ничего не было. А спустя годы, я узнаю, что моя дочь, наша дочь – видела его – и ни словом не обмолвилась мне! А сейчас этот медальон. Я же не сумасшедшая, я понимаю, что нельзя всю жизнь цепляться за прошлое, я не сделала из этого несчастного кулона фетиш, я живу дальше – но мне необходимо знать, что у меня есть что-то, что я могла иногда взять в руки и представить себе, что эта вещь до сих пор хранит память тепла его тела. И его нет. У меня ничего не осталось.

– Дочь. Картины. Память.

– Да. Знаю. Этого мало!