– Знаю.

Я снова заплакала.

– Каким он был?

С трудом владея голосом, я заговорила:

– Веселым. Понимающим. Другом. Не уверена, что даже Мариза это осознает – но на самом деле, Тьяго очень похож на Лукаса: никогда не знаешь, когда он шутит, а когда говорит серьезно, и часто одно прячет другое. Он всегда знал меня лучше, чем я сама, видел не то, что показывали, а то, о чем молчали.

Я ушла в ванную, высморкалась и умыла лицо, провела мокрыми руками по волосам, остужая голову.

– Я не пишу про него, потому что сержусь.

Хавьер надолго замолчал, а потом сказал, осторожно подбирая слова:

– Я не люблю говорить о таких вещах в слух, но мы оба знаем, что вокруг тебя время от времени происходят странные вещи. Твои книги – не просто книги, твои сны – не просто сны. Ты знаешь слова. Ты умеешь открывать двери. В Маризе есть лишь толика твоего дара – а иногда я смотрю на Киру и меня пугает не детская глубина ее взгляда.

– К чему ты ведешь?

– Скажи мне, что ты не пыталась его вернуть.

Я молчала и чувствовала, как нервно дергается моя щека.

– Не отвечай, я вижу и так. Кто тебя остановил?

– С чего ты взял, что меня остановили? Может, у меня не получилось.

– У тебя бы получилось.

Я отвела глаза.

– Голд. Он к тому времени уже два года как был мертв, но старый лис всегда смотрел наперед и, не сказав мне, заранее избавился от всех книг. Тех, которые могли бы что-то изменить – подменил муляжами, чтобы я не заметила пропажи раньше, а когда заметила, было уже поздно.

– Представь, что ты бы его увидела. Один сон, одно видение, хотя бы намек на то, что он может быть рядом. Просто представь.

Я давно знала ответ. Просто только Хавьер осмелился повернуть меня к нему лицом.

– Я бы не отпустила его. Никогда. Вцепилась бы, утянула бы его или ушла бы за ним. Караулила бы каждое мгновение, каждую ночь засыпала бы в надежде увидеть еще раз. Сошла бы с ума.

Неприкрытая, голая правда била безжалостно, и «внутри щемило от боли, но это была благотворная боль – так горят раны, прежде чем зарубцеваться навсегда»32

– Pacita mia. Иди ко мне. – Мой муж, настоящий, любимый, живой – раскрыл для меня объятия и звал меня.

И я пошла к нему.

Дама червей

Если вы не когда не хотели упечь свой стыд в бутылку, значит, вы никогда по-настоящему не страдали от мук совести.

Я – страдала.

Легко было представлять себя в постели с кем-то другим, пока это существовало исключительно в моей голове.

Но на деле меня корежило от мучительного стыда и презрения.

Я должна была убежать. Я не должна была в это время находиться в лаборатории одна. Я могла схватить один из своих ядов и обездвижить, парализовать его.

Я даже не сопротивлялась.

Я чувствовала, что грязная. Испорченная. Порочная. Я мылась раз за разом, терла свою кожу щеткой до боли, до раздражения – и все равно не могла избавиться от ощущения тела Ворона на себе. Хотелось срезать с себя кожу и выстирать ее даже изнутри – но не уверена, что помогло бы даже это.

Я не собиралась говорить Ястребу. Ворон наверняка только этого и ждет, чтобы выставить меня шлюхой, отклячивающей зад по первому требованию. Зная бешеный темперамент Кая, я могла предсказать, куда нас все это заведет.

Я решила, что вполне смогу пережить произошедшее, если не буду на этом зацикливаться. В конце концов, проститутки как-то же умудряются менять за ночь по пять мужиков и не сходить с ума.

С тобой все будет хорошо, Шелена, глядя в зеркало, строго сказала я себе. Ты не сахарная. Ты – справишься. Просто не думай об этом слишком много, не стоит придавать этому случайному сексу слишком большое значение.

Оставалась мелочь – собственно, запереть свой стыд в бутылку.

Для меня было естественным искать утешение в науке. Мы – производные нашей биохимической деятельности и там, где философы ищут смысл и связи, я твердо знаю, что дело в химии. Всякий раз, когда в голове возникает мысль, вырабатываются вещества, вызывающие соответствующие ощущения и реакции в организме. Нейромедиаторы зажигают нервные сети, гипоталамус – эмоциональный мозг – вырабатывает пептиды, в свою очередь воздействующие на гормоны. Так создаются чувства.

Но никто не сказал, что ими нельзя управлять.

Я исправлю то, что сломалось.

И все снова станет хорошо.

Я могла по праву собой гордиться: у меня все получилось и, когда Кай через несколько дней вернулся, уставший и измученный, я встретила его искренней улыбкой.

Ворон на некоторое время оставил меня в покое, и я уже и вправду почти поверила, что случившееся той ночью было просто страшным сном, как он объявился снова.

Мой затылок учуял его раньше меня. Волоски вдоль спины встали дыбом, нервы конвульсивно заорали. Я обернулась вовремя, чтобы встретить его лицом к лицу и выставить нож.

– Так ты встречаешь своего любовника?

– Ты не мой любовник.

– Нуу, ты же не сказала принцу про то наше маленькое приключение. Значит, надеешься на повторение.

– Убирайся, или я тебя убью.

Он тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, как он устал от тупых девок, а потом

Раз – и вывернул мою руку с ножом

Два – перекрутил меня спиной к себе

Три – перегнул через стол, одной рукой удерживая мою руку вытянутой назад, а второй прижимая голову к гладкой столешнице. Надавил на щеку и рот рефлекторно раскрылся. Он привычным движением заткнул его пальцами, задавив крик. Я стиснула зубы, кусая его, но он даже не дернулся.

Три секунды и мой кошмар вернулся.

Наклонившись поверх меня, он лизнул мое ухо всей поверхностью широкого, мокрого языка.

– Ты снова пахнешь Каем… Этот запах делает тебя почти красивой, ты не задумывалась об этом? На самом деле я хотел просто передать тебе привет, но раз ты так просишь… Но извини, в этот раз быстро, у меня дела. С нашим принцем.

Слеза покатилась по моей щеке. Он словил ее губами, а потом деловито задрал юбку, спустил свои штаны, плюнул на ладонь и, раздвинув мои ягодицы, увлажнил себе вход. Вопреки своим словам он действовал методично, но не торопливо. Медленно вошел, слегка застонав, медленно долбил, словно бы протягивая членом по моим мозгам, вопящим от ужаса. Я уже начинала понимать, что самое большое ему доставляет не процесс, но унижение, которое чувствую я. Ощущая мою безысходную ненависть, он нарочито действовал так, чтобы тело откликалось на его ласки, подводило меня снова и снова, превращало в самку, в суку. Как и в прошлый раз он не пустил меня к разрядке, замерев в точке высшего наслаждения: