– А ты разве не убита? –поинтересовался Максим так изумленно, что Кира даже поперхнулась:

– То есть… как?

– Обыкновенно. К Алке твоей мы ещевернемся, а пока поговорим именно о тебе. Заметь – сделано все, чтобы тебявывести из игры. Кроме буквального убийства – что правда, то правда. Ноприкинь: если бы «наипершего и наилепшего» Мыколу Кобылянского не одолели бесыпохоти и он не поволок тебя в беседку, ты до сих пор сидела бы в коктебельском«обезьяннике». И очень сомневаюсь, что скоро вышла бы оттуда! Пожалуй, не впонедельник. А может быть, и не во вторник. Нашлась бы пара таких Ирочек иВладиков, как наши знакомые, – и все, пиши пропало, злодейскаяграбительница челноков!

– Но в понедельник они связались бы сГлыбиным!.. – запальчиво воскликнула Кира – и осеклась, потому что Максимнаконец оторвался от дороги и бросил на нее косой насмешливый взгляд:

– Да? И что? Этот звонок вообще затянулбы у тебя на горле петлю, учитывая новости, которые я тебе утром сообщил!

– Так, значит, это все правда? –чужим голосом спросила Кира. – А я-то думала… Я надеялась…

– Нет, Кира, правда. Все правда! –холодно кивнул Максим. – Моему приятелю можно верить на все сто, да и я,знаешь, стараюсь судьбами человеческими не шутить – если в этом, конечно, нетпроизводственной необходимости.

– Но я ведь здесь совершенно ни причем! – Кира с мольбой стиснула руки. – Ты мне веришь?!

– Пока – да, – осторожно ответилМаксим. – Я ведь видел, что с тобой сделалось, когда я про этимилицейско-алмазные разработки ляпнул. С твоими глазами притворяться – пустоедело! Вообще, знаешь, я заметил: светлоглазым ужасно трудно врать. В этомсмысле иметь карие и черные глаза куда выгоднее.

Кира задумчиво кивнула, вспоминая, как сиялиего светлые глаза навстречу ее доверчивому взгляду. Что же, получается, ониговорили правду, эти глаза?..

Она украдкой ущипнула себя за ногу, чтобыразрушить сладостные путы, которые так несвоевременно начали овладевать еетелом, и снова уставилась мрачным взором на дисциплинирующую дорогу.

– Похоже, глыбинская история тут тоже нипри чем, – проговорил Максим, не дожидаясь, пока Кира сама восстановитпрерванную нить своих размышлений. – А может быть, и в самом деле – всяотгадка в твоей работе? Этот капитан сказал – ты доктор наук. Правда, что ли?Какая-нибудь оборонка?

– Ой, боже! – Кира веселорассмеялась. – Я доктор медицинских наук. Микрохирург-офтальмолог.

Некоторое время он молчал, потом сказалнерешительно:

– Извини, конечно, но, по-моему, это тожебред. Ну что ты такое могла там наоткрывать, чтобы тебя стоило убивать?!

– Hичего, – согласилась Кира. –Вот Нобелевская премия – это да, на это я согласна. К тому же, если меня убьют,выращивать глаза будет просто больше некому… Ну разве в этом есть смысл?

Дорога малость притормозила, и Максим получилвозможность повернуться к Кире.

– Да, да, вот именно, – улыбнуласьона, глядя в его совершенно обалдевшее лицо. – Ты не ослышался. Езжай,езжай! Я попытаюсь объяснить, только ты не обижайся, если чего-то не поймешь.Чем дольше, кстати, буду рассказывать, тем меньше поймешь. Так что я в двухсловах. Когда человек слепнет или теряет глаз или этот глаз ампутируют, всенервные окончания вокруг бывшего глаза не умирают. Они как бы засыхают… нувроде большой ветки, с которой отломили маленькую веточку. Но приходилось литебе говорить с людьми, у которых ампутировали руку или ногу?

– Да, – выпалил Максим. – Японимаю, что ты имеешь в виду. Такие люди уверяют, что чувствуют своиутраченные конечности: они даже болят иногда!

– Вот именно, – кивнула Кира. –Так же и внезапно ослепшие видят во сне утраченными глазами, а наяву ощущают вних боль, резь, зуд, как если бы глаза у них оставались прежними. И вот япридумала одну штуку… я вывела такую культуру, говоря примитивно, которая,будучи вживлена в глаз, активизирует память этих нервных окончаний. Причемнастолько, что те больше не могут оставаться в бездействии. Они просыпаются,они жаждут бурной деятельности, а деятельность для них – это зрение. И язаставляю их просто-таки с ума сходить, хвататься за любой шанс, чтобывосстановить свои силы и способности. А тут перед ними моя культура. И онибуквально вцепляются в нее, как истосковавшийся по творчеству скульптор – вглину. Я ее так и называю про себя, эту культуру: «Галатея». Помнишь статую,которую изваял Пигмалион и оживил силой своей любви? Здесь все почти так же.Каждое нервное окончание накачивает мою «Галатею» своей информацией и требуетподчиниться. То есть ее, бедняжку, рвут на части, лупят в хвост и в гриву. Иотторгнуться от глаза она уже не может, потому что хочет жить, и успокоиться ейне дают. Вот и приходится бедняжечке подчиняться. А знаешь, как это бывает:пойдешь на одну уступку – приходится потом идти и на другую, и на третью, и насто третью. Так и моя «Галатея»: делает, делает, делает, что от нее требуют… Атребуют от нее ни больше ни меньше как превратиться в глаз. Нормальный глаз срадужной оболочкой, зрачком… и умением видеть.

Дорога вовсе остановилась, а Максим вместоруля вцепился в Киру и принялся покрывать поцелуями ее лицо. Она была такизумлена, что не сразу смогла понять, что, собственно, происходит, а когдасообразила, что не прочь бы и ответить, Максим снова держался за руль, а«Москвич» опять наматывал на спидометр километры.

– Да… скажу я тебе! – бормоталМаксим. – Это просто фантастика какая-то. Поверить невозможно, но хорошо,поверю, делать нечего! И, выходит, ты одна такие чудеса творишь?

– Нет, – нехотя ответилаКира. – Есть еще один человек. Мы начинали практически одновременно ипочти одинаково, но на некотором этапе он пошел по ложному пути. Вернее, поболее долгому. Но я не собираюсь брать его за ручку и возвращать на тропу!

– У, какая! – усмехнулсяМаксим. – Боремся за приоритеты, да?

– Разумеется, особенно если речь идет оприоритетах российской и американской медицины.

– О, так наш соперник за бугром! И какиеу него шансы обрести истину без твоей моральной поддержки?

– Очень средние. Скажем, если он вдруг неувидит какой-нибудь вещий сон, то лет этак через пять, может быть, идотелепается до смысла «Галатеи»: создать не просто протез, а новыйсамовозрождающийся орган. Тогда у американцев будет то, что есть у нас. Покаони способны делать лишь псевдоживые муляжи.

– А что нужно этому парню, чтобыбыстренько выправиться, – кроме твоего доброго совета, разумеется?