Некоторые условия надо как следует обсудить. Мы понимаем толк в дипломатии. Не совершаем глупостей, как американцы — и англичане.

Мне не давала покоя фамилия Конкассер. Где-то я ее слышал. Может, он взял себе псевдоним, как это делали иные диктаторы?

— Где есть третья сила, там должно быть место и нашему Гаити, — сказал капитан Конкассер. — Мы надежный оплот против коммунистов. Ничего бы здесь не вышло, — ни у какого Кастро. Крестьянство нам предано.

— Или запугано. — Я надолго приложился к стакану, ром помогал сносить это бахвальство. — Ваш знатный иностранец не торопится.

— У него давно не было женщины, он сам мне так сказал. — Капитан рявкнул на мамашу Катрин: — Сервис! Сервиса нет! — И топнул ногой. — Почему никто не танцует?

— Оплот свободного мира, — сказал я.

Все четыре девушки поднялись из-за стола, и одна из них завела патефон. Они стали танцевать — медленно, со старомодным изяществом. Широкие юбки колыхались в такт их движениям, обнажая стройные ноги цвета шерстки молодого оленя. Девушки мягко улыбались и, танцуя, держали друг друга чуть-чуть на расстоянии. Они были красивые, и все, как одна, точно птицы одинакового оперения. И когда вот так сидишь и смотришь на этих девушек, не веришь, что они продаются. Как и все прочие люди.

— Конечно, свободный мир платит лучше, — сказал я, — причем долларами.

Капитан Конкассер проследил, куда я смотрю. Темные очки не мешали ему видеть решительно все. Он сказал:

— Хотите, я угощу вас женщиной? Вон та, маленькая, с цветком в волосах, Луиза. Она и не глядит на нас. Не смеет, а вдруг я приревную. Ревновать putain! [30] Это надо выдумать. Если я скажу ей словечко, она вас хорошо обслужит.

— Мне женщина не нужна. — Я прекрасно понимал смысл столь щедрого жеста: швырнуть putain белому, точно кость собаке.

— Тогда зачем вы сюда приехали?

Он был прав, задавая такой вопрос. Я ответил как мог:

— Расхотелось. — А сам смотрел на кружившихся девушек, которые заслуживали лучших декораций, чем дощатая лачуга, стойка с бутылками рома и старые рекламы кока-колы по стенам.

Я сказал:

— Неужели вы не боитесь коммунистов?

— Ну-у! Они никакой опасности не представляют. А станут опасными, так американцы высадят здесь морскую пехоту. Правда, в Порт-о-Пренсе есть несколько коммунистов. Мы их наперечет знаем. Они не опасные. Собираются небольшими кружками, изучают Маркса. А вы коммунист?

— Как же это может быть? Я хозяин отеля «Трианон». Я завишу от американских туристов. Я капиталист.

— Тогда вы наш, — заявил он, и это была наибольшая любезность, на какую он оказался способен. — Конечно, если не считать цвета вашей кожи.

— Не слишком ли далеко вы заходите в своих оскорблениях?

— Но ведь цвет кожи от вас не зависит, — сказал он.

— Я не об этом. Не считайте меня вашим. Когда в капиталистическом государстве разводится слишком уж много мерзостей, как бы и капиталисты от него не отвернулись.

— Капиталист никогда не отвернется, если будет получать свой куш из расчета двадцать пять процентов.

— Немножко гуманности тоже не помешало бы.

— Вы говорите точно католик.

— Да. Может быть. Но католик изверившийся. А вам не грозит, что ваши капиталисты тоже утеряют веру?

— Они теряют жизнь, а веру — нет. Их вера — деньги. Они сохраняют ее до конца дней своих и передают детям.

— А этот ваш знатный иностранец, он кто — послушный капиталист или политик правого толка?

Пока Конкассер позвякивал кусочками льда в стакане, я, кажется, вспомнил, где мне пришлось слышать это имя. О нем рассказывал Крошка Пьер — рассказывал с оттенком изумления и страха. Из рассказа следовало, что, после того как американцы отозвали своего посла, а вслед за тем американская канализационная компания эвакуировала из Порт-о-Пренса весь свой персонал, Конкассер перевез экскаваторы и водопроводные трубы с их участка к горному селению на склоне Кенскоффа и начал там работы по собственному бредовому проекту. Дело далеко не продвинулось — к концу первого месяца рабочие разбежались, так как им не платили. Поговаривали, будто у капитана возникли какие-то недоразумения с шефом тонтон-макутов, который был вправе рассчитывать на известную мзду. И на склоне Кенскоффа памятником безумной затеи Конкассера так и остались четыре цементные колонны и цементный пол, уже начинавший давать трещины под горячим солнцем и дождями. Может быть, важный иностранец, развлекающийся сейчас в стойле с Тин-Тин, финансист, который согласился выручить его? Но какому здравомыслящему дельцу придет на ум ссужать деньги в этой стране, откуда сгинули все туристы, — ссужать их на строительство искусственного катка на склоне Кенскоффа?

— Нам нужны специалисты, даже если они белые, — сказал Конкассер.

— Император Кристоф обошелся без них.

— Мы люди современные, при чем тут Кристоф?

— Искусственный каток вместо дворца?

— Ну, хватит с меня вашей болтовни, — сказал Конкассер, и я понял, что зашел слишком далеко. Я коснулся его незажившей раны, и мне стало страшновато. Если б у нас с Мартой все получилось как надо, моя ночь прошла бы совсем по-другому. Сейчас я бы спал крепким сном у себя в отеле, и мне не было бы никакого дела ни до политики, ни до того, как развращает людей власть. Капитан вынул револьвер из кобуры и положил его на стол рядом со своим пустым стаканом. Его подбородок уткнулся в грудь, в сине-белые полосы рубашки. Он сидел мрачный и молчал, точно соображая, стоит или не стоит всадить человеку пулю между глаз. И что касается его, то, по-моему, стоило.

Мамаша Катрин вошла в зал, остановилась позади меня и подала нам два стакана рома. Она сказала:

— Ваш приятель уже больше получаса у Тин-Тин. Пора бы…

— Сколько ему потребуется времени, — сказал капитан, — столько и дашь. Он важный человек. Очень важный человек. — В уголках рта у него, точно яд, пузырилась слюна. Он дотронулся кончиками пальцев до револьвера. Он сказал: — Искусственный каток — последняя мода. — Пальцы поигрывали между стаканом рома и револьвером. Я обрадовался, когда они взялись за стакан. Он сказал: — Искусственный каток — это шикарно. Это высший класс.

Мамаша Катрин сказала:

— Вы уплатили за полчаса.

— Мои часы показывают другое время, — сказал капитан. — Все равно ты ничего не теряешь. Других гостей здесь что-то не видать.

— А мистер Браун?

— Нет, не сегодня, — сказал я. — Не будешь знать, как себя вести с женщиной после такого важного гостя.

— Тогда чего же вы здесь сидите? — спросил капитан.

— Я хочу пить. И меня разбирает любопытство. На Гаити не часто встречаешь важных иностранцев. Он финансирует ваш каток? — Капитан взглянул на револьвер, но подходящая минута — минута, чреватая опасностью, — была упущена. От нее остались только следы, как от недавней болезни: красные