Алекс, с лёгкой ухмылкой внимавший моему восторженному щебету, сузил глаза.

— Даже несмотря на то, что твой отец в тюрьме?

Улыбка за долю секунды слетела с моего лица. Боже, он прав. Я эгоистка. Как я могу быть счастливой, когда папа мучается в тюрьме? Перебирает чьё-то грязное бельё, спит в камере и ест некачественную пищу. А я в это время радуюсь новой дорогой сумке и фантазирую о своём счастливом будущем.

— Это был не упрёк, Тина, — Алекс изучал моё расстроенное лицо. — Каждый человек в душе большой эгоист. Стремление быть счастливым заложено в нашем подсознании. Как бы мы ни старались, мы не можем переживать страдания других людей, даже родственников, как свои. Твой отец пробудет за решёткой пятнадцать лет. Это нормально, что ты учишься быть счастливой, независимо от того, как плохо ему сейчас. В этом нет ничего постыдного.

— Но... я люблю папу, — растерянно прошептала, невольно стискивая ручки пакета сильнее. — Я прожила с ним всю свою жизнь и не знала другой любви. Мы всегда были только вдвоём. Сейчас у меня есть ты, а у него по-прежнему никого. Если я не буду переживать за него, то кто?

— Я всего лишь хочу сказать, что ты имеешь право радоваться без угрызений совести. Ты не обязана расплачиваться за ошибки отца собственным счастьем.

Я нахмурилась. Мы никогда не обсуждали отца с Алексом, и я не знала, что он думает по поводу его заключения, поэтому то, что он считал папу виновным, стало для меня неприятным сюрпризом.

— Мой отец не виновен. Он бы никогда не стал брать взятки. Колтон Эрриксон самый честный человек из тех, кого я знаю. Его подставили. Он перешёл кому-то дорогу, вынеся обвинительный приговор, и сейчас расплачивается за свою бескомпромиссность. И от этого я чувствую себя ужасно. Ты и представить не можешь, каково это — знать, что ты бессилен помочь человеку, которого любишь.

— Поверь, Тина, я знаю, - во взгляде Алекса полыхнуло тёмное пламя, но в ту же секунду погасло. — Я проголодался. Думаю, и ты тоже.

Когда мы вошли в ресторан, я всё ещё немного злилась на него за предположение о виновности моего отца. Я не понимала, как прожив с ним под одной крышей, он мог подозревать его во взяточничестве.

— Хватит дуть губы, Тина, — произнёс Алекс, не отрывая взгляда от меню. — Не будем портить хороший вечер.

Жестом подозвав официанта, он заказал два стейка с зелёным салатом и минеральную воду с соком, после чего вопросительно посмотрел на меня.

— Выберешь десерт?

Наши длительные прогулки и, правда, навеяли на меня зверский аппетит. Решив ненадолго забыть о своей праведной злости, я открыла страницу со сладостями, чувствуя, как во рту собирается слюна.

— Сантьяго, пожалуйста.

Как только официант ушёл, за столом воцарилась тишина. Мысли об отце полностью завладели мной, затмевая очарование этого дня.

— Ты сидел в тюрьме, — я подняла на Алекса глаза, — каково это?

Он откинулся на стуле и слегка склонил голову вбок.

— Ничего приятного в этом нет, Тина. Первые дни кажется, что всё это происходит не с тобой. Ты то и дело ждёшь, что кто-то войдёт в камеру и скажет, что это ошибка, и ты можешь вернуться домой. С каждым днём эта надежда тает, потому что ничего не меняется. Проснувшись, ты видишь всё тот же серый потолок, койка под тобой всё такая жёсткая и холодная, и всем вокруг безразлично есть ты или нет.

Мои ладони, лежащие на столе, задрожали. Папа... Бедный Алекс.

— Сколько тебе тогда было? — я опустила взгляд на накрахмаленную скатерть.

— Мне только исполнилось пятнадцать.

— Пятнадцать?! — от шока мой голос стал высоким и тонким. — Совсем ребёнок... Но... как?

— Это длинная и не самая весёлая история, Тина, — Алекс не делал попытки улыбнуться. — Я тебе обязательно её расскажу позже. Лучше скажи, чем тебе так нравится Испания?

— Архитектура, история... пляжи и море, — пробормотала я, мысленно всё ещё пытаясь обработать полученную информацию. За что мог угодить в тюрьму подросток?

— Тебе нравятся здешние курорты?

— Да... мы с папой часто ездили в Коста дель Соль.

— Я владею виллой в Марбелье. Если тебе так нравится там, мы могли бы съездить туда в следующий раз.

— Дом в Испании? Почему ты ничего не говорил о нём?

— Я купил его сравнительно недавно у вдовы местного миллиардера. О существовании этого места знает только Зед.

Вопреки смятению, в котором пребывала, я не могла упустить возможности узнать больше об их таинственных отношениях.

— Так вы с Зедом друзья или как? Вы почти не расстаётесь. Я даже удивлена, что он не поехал с нами.

— Как я уже говорил, у меня нет друзей, — Алекс сделал глоток воды. — Но в определённой степени мы с Зедом больше, чем друзья. Мы обязаны друг другу жизнями.

В горле вдруг стало сухо. С этой поездкой и моим днём рождения, я стала забывать, что Алекс ведёт опасный бизнес.

— Тебя... пытались убить?

— Много раз, — Алекс невозмутимо пожал плечами, словно говорил о чём-то совершенно естественном.

— Как вы познакомились?

— Это не самая весёлая история, и она вряд ли подходит к стейку.

Я упрямо тряхнула головой, отодвигая от себя принесённую официантом тарелку.

— Всё равно хочу знать.

— Мы познакомились в тюрьме. Зед пришёл мне на помощь, когда меня пытались изнасиловать двое подростков старше. Я сопротивлялся как мог, но они были сильнее, и у них были ножи. Скорее всего, они прирезали бы меня тогда, если бы он не появился вовремя. Он набросился на самого здорового, а я в это время выключил того, кто держал меня. Это из-за меня Зеду порезали лицо.

Воздух отказывался поступать в лёгкие. Бог мой… Его пытались изнасиловать, возможно, даже убить. В тюрьме. Когда он был совсем ребёнком. Что я делала в пятнадцать? Выбирала дом для Барби? Ждала выхода новых Сумерек?

— Алекс, мне так жаль, — я старательно прятала от него покрасневшие глаза, — боже, я и представить не могла. Прости, что я заставила тебя вспомнить об этом.

Его лицо болезненно дёрнулось.

— Я никогда и не забывал.

Меня колотила сильнейшая дрожь, которую не смогли бы унять десять тёплых одеял.

— А что… стало с теми парнями?

— Этот неприятный разговор слишком затянулся, Тина, — мягко произнёс Алекс. — И наша еда стынет.

Ужин мы доедали в тишине. Алекс не делал попытки заговорить, и я была ему за это благодарна. Я ужасно сопереживала ему за всё то, что ему пришлось пережить в детстве, но не находила слов, чтобы это выразить. Да и разве слова не бессильны в такой ситуации? Неудивительно, что он был так суров к людям. Жизнь обошлась с ним слишком жестоко.