в теплую шаль, забилась в его уголок… Пушкин с наслаждением слушал ее колдовской голос.

Незаметно летние сумерки уступили место петербургской белой ночи, которая полна колдовства… Лакей подал им шампанское и легкий ужин… Потом Пушкин прильнул к ее ножкам и утопил ее в водопаде слов признания…

Под утро она выпустила его в сад, украшенный капельками утренней росы…

– Калитка вон там, – прошептала она своим колдовским голосом. – Я жду тебя завтра!..

– Конечно, Анет, я отравлен твоей любовью…

Поцеловавшись на прощанье, они расстались… Пушкин брел безлюдными улицами… И вдруг снова, как уже было не единожды, в душе что-то поднялось горькое и неприятное… Он не знал, что это, но понимал, что все, что с ним происходит, – это снова не то… не то… Он понял, что ему надо вырваться из проклятого капкана жизненных обстоятельств. За эти недели он умудрился проиграть 17 тысяч рублей!.. Нет, надо бежать в деревню и засесть за работу. Ему все опротивело, даже чувства к любимой женщине. Спустя некоторое время он пишет приятелю своему С. А. Соболевскому: «Ты ничего не пишешь о 2100 мною тебе должных, а пишешь о m-me Керн, которую, с помощью Божией, я на днях у…б».

Несмотря на определенную пошлость по отношению к любимой женщине, он все же действительно любил ее, и когда в свете заговорили о поведении Анны Петровны Керн и ее стали чуждаться, Пушкин сейчас же протянул ей руку:

Когда твои младые лета

Позорит шумная молва

И ты по приговору света

На честь утратила права, —

Один среди толпы холодной

Твои страдания делю

И за тебя мольбой бесплодной

Кумир бесчувственный молю.

Но свет… Жестоких осуждений

Не изменяет он своих:

Он не карает заблуждений,

Но тайны требует для них…

Достойны равного презрения

Его тщеславная любовь

И лицемерные гоненья.

К забвенью сердце приготовь,

Не пей мучительной отравы,

Оставь блестящий душный круг,

Оставь безумные забавы:

Тебе один остался друг! —

И все же в Петербурге Пушкину казалось, что ему свободно вздохнулось. Он не до конца понимал, под каким чудовищным колпаком власти находится. Неусыпное око надзора отслеживало каждый его шаг. Его даже допрашивают по поводу стихов из А. Шенье, озаглавленных «На 14 декабря»…

Чтобы освободиться от бешеных страстей, которые переполняли его душу, он искал выход в карточной игре, кутил, влюблялся без оглядки в женщин и даже изучал английский язык, сорился вплоть до вызова на дуэль. Он снова попытался внести существенные перемены в свою жизнь, но сватовство к красавице Олениной оказалось неудачным: ему отказали. Это еще больше внесло сумбура в его жизнь.

И все же каким-то чудом он находил время, а главное силы, чтобы работать, публиковать свои творения и писать, ведет обширную переписку, следит за литературными новинками. Выходит в свет поэма «Братья разбойники», печатаются «Цыганы», пишет «Полтаву», поэму «Граф Нулин», стихотворение «Аригон».

Но цензура не разрешила публиковать «Графа Нулина». Забитая и затюканная властями, она и представить себе не могла, как это можно графа изобразить в халате, а помещицу в ночной кофте. Поэту посоветовали одеть графа хотя бы в сюртук, а помещицу – хотя бы в салоп. Запрет публикации вызвал возмущение, как это бывает иногда в таких случаях, ругали правительство, называя его запреты дурацкими,