я, и мое горло сжимается. – Даже представить себе не могу, каково это – бросить все вот так и не знать, что стало с людьми, которых ты оставил.

Мы долго стоим в тишине, потом мама спрашивает:

– Так она поняла, когда ты сказала ей, что не сможешь поехать?

– Я… – Я с трудом сглатываю. – Я пока не сказала, что не могу. Еще нет. Трудно сказать через AAК. Мне нужно объяснить ей все причины, по которым это невозможно. Мне придется подумать сегодня вечером о том, как это сформулировать.

– Конечно, она поймет, что требует от тебя слишком многого.

– Не знаю, – отвечаю я. Слишком сложно объяснить маме, почему меня так тянет попытаться найти способ преодолеть трудности моей семейной жизни и пройти этот сумасшедший квест. Потому что так много моих мотиваций начинаются с того, что мама была слишком занята работой, чтобы дать мне то, что мне было нужно, а Бабча заполняла этот пробел.

– Кто знает, что у нее на уме? Она, наверное, не в себе. – Мама вздыхает. – Может быть, завтра она даже забудет, что просила об этом.

– Возможно, – слабо соглашаюсь я, но тут же бросаю взгляд на часы. – Мне нужно забрать детей. Я приведу их чуть позже, чтобы они могли повидаться с ней.

– Хорошо. – Мама вздыхает, но ее усталый взгляд немного проясняется. – На этот раз ты приведешь и Келли?

– Да, мам, – вздыхаю я в ответ. – И Келли.

Спустя час я снова у постели Бабчи, на этот раз с обоими детьми на буксире. Эдди забирается наверх, чтобы прижаться к Бабче. Он устанавливает столик-поднос на коленях и пытается заставить драгоценный дрейдл вращаться. После нескольких неудачных попыток Келли теряет терпение, выхватывает его у него из рук и запускает. Эдди восхищенно втягивает воздух, визжит и хлопает в ладоши.

Келли здоровается с Бабчой и тут же отвлекается на разговор с мамой о своей учебе. Глаза Бабчи следят за мной, пока я кружу по комнате. Я занимаю свое тело только для того, чтобы еще больше усилить неистовую энергию, генерируемую моими летящими мыслями. Я выбрасываю несколько завядших цветов, стоящих в вазе с начала недели, беспрестанно регулирую жалюзи, когда послеполуденное солнце становится слишком ярким. Я смутно осознаю, что Бабча пользуется айпадом, но для меня все еще поразительно, что он говорит за нее.

«Элис дом сейчас». Я с удивлением поворачиваюсь к Бабче. Она многозначительно смотрит на меня, затем снова поворачивается к гаджету. «Элис дом сейчас. Позже самолет Элис Польша».

– О чем она говорит? – удивляется Келли.

– Она очень больна, – грустно объясняет ей мама. – В данный момент слова Бабчи не имеют особого смысла. Тебе не нужно волноваться.

Но слова Бабчи имеют смысл для меня. И становится все более очевидным, что она не собирается оставлять меня в покое.

Глава 15

Алина

Каждый день в течение следующих нескольких недель мы с Томашем сидели в лесу, держась за руки или обнимаясь – счастливые просто потому, что вместе. В самые лучшие дни он рассказывал мне истории – обычно о том, как мы сбежали, уехали далеко от войны, оккупации, печали и голода. Однажды я сидела на бревне, прислонившись к стволу дерева, а он лежал на земле, положив голову мне на колени. Я рассеянно играла его волосами. С тех пор как он вернулся, я несколько раз подстригала ему волосы и бороду – тайком прятала ножницы под пальто, чтобы помочь ему привести себя в порядок. Я сработала удручающе плохо, но все равно получила огромное удовольствие оттого, что смогла сделать для него эту мелочь.

– Куда мы отправимся сегодня? – спросил он меня. Я ненадолго задумалась, мысленно пробегаясь по очень скудному списку стран, о которых я знала, и остановилась на его любимой фантазии.

– В Америку.

– Ах, Америка… Знаешь ли, это очень богатая страна. Мы бы наверняка жили в особняке, – начал Томаш, и широкая улыбка осветила его лицо, когда он взглянул на меня.

– Я бы согласилась на обычный дом, – вздохнула я, потому что – по крайней мере в тот день – захотелось, чтобы фантазия была немного правдоподобной. Но, задумавшись о крошечном жилище моих родителей и о том, насколько больше был дом, который когда-то делили Томаш, Алексей и Эмилия, я умолкла. «Дом» может быть таким разным, даже в Польше. Я не могла себе представить, как выглядят дома в такой богатой стране, как Америка. – Ну ладно, на большой дом.

– Что ж, нам понадобится о-оочень большой дом, – согласился он и прищурился, когда я посмотрела на него сверху вниз. – Для наших одиннадцати детей, конечно.

– Одиннадцать! – воскликнула я и рассмеялась. – Это моя фантазия, Томаш, так что я выбираю количество наших детей. У нас будет маленькая семья – всего четверо. – Помолчав, я добавила: – Хорошо, может быть, пятеро… но точно не больше шести.

– И я, разумеется, буду врачом.

– Разумеется.

– Могу я в этой фантазии быть узким специалистом?

– Специалистом? – переспросила я и удивленно посмотрела на него. – Что за узкий специалист?

– Детский врач. – Он улыбнулся.

– У детей есть свои собственные врачи? – Это казалось таким же невероятным, как и мысль о том, что мы будем жить в особняке.

– В Варшаве есть, – ответил Томаш. – Уверен, что в таких богатых странах, как Америка, тоже. Они называются педиатрами.

– Я не знала, что ты хочешь заниматься такого рода медициной. – Я смущенно улыбнулась ему, и он резко вдохнул и медленно выдохнул.

– В колледже в Варшаве я учился у всевозможных специалистов в разных больницах. Например, в еврейской больнице я познакомился с хирургом. – Выражение печали и сожаления промелькнуло на его лице. – Его зовут Саул. Он так сильно вдохновил меня – он навел меня на мысль, что, возможно, в этом более узконаправленном пути есть что-то особенное. Но хирургия не для меня. Мне нравится разговаривать с людьми… успокаивать их. Мне нравится мысль о том, что если мы когда-нибудь найдем выход из Польши и я смогу снова учиться, я бы посвятил свою жизнь детям.

– Нам не нужно уезжать из Польши, чтобы ты снова учился. – Я тихо засмеялась. Томаш снова перевел взгляд на меня, и в его глазах мелькнула печаль.

– Может, и нужно…

– Но ведь… когда нацисты уйдут, университеты снова откроются. Ты вернешься в Варшаву. И поверь мне, Томаш, на этот раз никто не помешает мне поехать с тобой.

– Алина, – резко сказал Томаш и сел так, чтобы оказаться лицом ко мне. Он потянулся к моим ладоням и взял их в свои. По напряженному