– Однажды меня убьют поляки, если, конечно, нацисты не доберутся до меня первыми. Хорошие люди, такие, как твой отец, найдут меня и убьют за то, что я совершил.

Я яростно покачала головой и крепко поцеловала его – лучшее, что я могла придумать, чтобы прекратить такие разговоры. Он сглотнул, снова встретился со мной взглядом.

– Томаш, – твердо сказала я. – Расскажи мне остальное.

Он судорожно вздохнул и продолжил:

– Однажды я патрулировал гетто и увидел его. Саула Вайса.

– Твоего друга-хирурга?

– Да. Его и его жену Еву тоже забрали туда. Их вытащили из благоустроенной квартиры рядом с больницей в жалкую комнату в гетто, которую им пришлось делить с двумя другими семьями. Сначала я притворился, что не узнал его, потому что мне было стыдно оказаться причастным к тому, что с ним происходило. Я отвернулся от него и прошел еще немного, а потом оглянулся… и знаешь, что он сделал? Он улыбнулся мне! По-доброму, Алина! Он улыбнулся мне! – Я едва могла разобрать последние слова Томаша, потому что он снова зарыдал. Я тоже расплакалась, наклонилась и поцелуями стерла слезы с его щек, уткнулась носом в его нос.

– Я здесь, любовь моя, – прошептала я. – Продолжай говорить со мной.

– Он должен был ненавидеть меня, только он отказался унижать себя ненавистью. У нас была общая история, дружба – и даже в этих обстоятельствах он проявил ко мне теплоту. Саул Вайс потерял все из-за таких людей, как я: людей, у которых не хватило смелости занять твердую позицию. И все же он предпочел улыбнуться. Это был тот день, когда у меня внутри все разбилось, и я понял, что больше не смогу этого выносить.

– Как ты выбрался из Варшавы?

– Канализация, – ответил он, затем прижался своим лбом к моему и на миг замолчал, собираясь с мыслями. – Мы пробрались через канализацию: я, Саул и его жена Ева.

– Ты предложил им сбежать с тобой?

– Нет. – Он горько рассмеялся и снова поник. – Ты все еще думаешь, что я герой этой истории, Алина, но я пытаюсь сказать тебе, что я злодей. Они предложили мне сбежать с ними. Я вернулся, чтобы извиниться перед Саулом. Я затащил его в пустую витрину магазина, потому что мне нужно было сыграть роль, но как только мы остались одни, я расплакался, и несколько дней спустя, когда пришло время побега, он позвал меня пойти с ними, он достаточно мне доверял. Они потратили последние деньги, чтобы заплатить проводнику, который провел их через канализацию. Честно говоря, я думал, что этот план – чистейшее самоубийство, собственно, поэтому я и согласился сбежать. У меня не было мыслей о том, что я буду делать, если у нас получится, потому что это казалось невозможным. Однако смерть была намного лучше, чем оставаться там в этой форме и умирать от гнили внутри. Никто не был удивлен больше меня, когда мы выбрались на дневной свет на окраине Варшавы. У Саула и Евы не было никакого конкретного плана, поэтому мы отправились пешком – мы жили под мостами и в сараях в течение нескольких месяцев на обратном пути сюда.

– Но… как? Вы проделали весь этот путь пешком? Это сотни миль, Томаш. Это…

– Почти невозможно, верно? – печально согласился он. – Тогда ты понимаешь, к чему я клоню. Мы так часто были на грани, что я все время думал, что в ближайшее время все закончится… но удача, или Бог, или судьба были на нашей стороне, потому что в конце концов мы столкнулись с сочувствующим фермером, который связал нас с сетью Zegota[11] – это подпольный совет по оказанию помощи евреям, поддерживаемый правительством в изгнании. Без их помощи мы бы никогда не смогли пересечь границу Генерал-губернаторства[12].

На некоторое время мы погрузились в напряженное молчание. В конце концов я опустилась на землю рядом с ним и обняла его за талию, положила голову ему на грудь. Я позволила своему разуму вызвать в воображении образы всего, что он мне рассказал, даже те, какие я не хотела представлять, потому что теперь они были частью жизни Томаша, и я хотела знать и понимать его всего.

Некоторое время он, откашлявшись, добавил:

– Ты должна понять, Алина. Саул и Ева спасли мне жизнь, и я поставил перед собой задачу помочь им. Они спрятаны поблизости, и пока я не смогу отплатить им, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь им прятаться.

– Ты крадешь для них еду?

– Да, если получается ее найти. Иногда я ловлю птиц, иногда белок. Я ворую у фермеров, когда могу, – и только потому, что знаю: нацисты все равно все забирают, так что в действительности я ворую у них. Я взял яйца из вашего курятника, у вас так много несушек, и я подумал, что их не хватятся… Но это случилось, когда я был по-настоящему в отчаянии.

Я чувствовала, что должна произнести эти слова вслух – просто чтобы дать всему этому название. Мне потребовалось еще несколько минут, чтобы набраться смелости, и даже тогда меня хватило лишь на то, чтобы прошептать их:

– Вы помогаете евреям скрываться. Да?

– У меня есть три группы друзей, скрывающихся в окрестностях вашей фермы, включая Саула и Еву. Остальные прячутся в домах в поселке, и время от времени я тоже помогаю им, но обычно им приносят еду другие, работающие с Zegota. Пробираться тайком по городу невероятно опасно.

– Все, что ты только что сказал, невероятно опасно! – воскликнула я, отстраняясь от него. – Неужели ты не понимаешь? Нацисты издали указ, что если вы поможете еврею хотя бы стаканом воды, они убьют вас и всю вашу семью! Как ты мог даже не рассказать мне об этом?! Я – твоя семья, Томаш, и Эмилия тоже. Ты мог бы просто спрятаться один, без них, и это было бы гораздо менее опасно.

– У Саула и Евы новорожденный ребенок, – прервал меня Томаш, выражение его лица внезапно стало жестким.

Я моргнула, глядя на него.

– Ребенок?!

– Да. Ева родила несколько недель назад, сразу после того, как мы вернулись сюда. Тиква не может есть ничего, кроме грудного молока, а у Евы оно пропадет, если мне не удастся достать для нее еды. По-твоему, я должен позволить новорожденному голодать, Алина? – Он выдержал мой пристальный взгляд, привкус явного разочарования заставил его чеканить каждое слово. – Саул – прекрасный человек, гораздо лучший человек, чем я. Но он еврей, поэтому захватчики