– И делал это дольше, чем кто-либо, – согласился Киллиан. – А с тех пор как перестал, живет здесь. Мертвые земли давно ему шепчут. Он будет не первым, кто поддался.

– Заткнись! – процедила я, удивив этим саму себя. Ведь мысленно была согласна с его доводами, но до чего же неприятно было их слышать!

– Я-то могу, – покладисто согласился Киллиан. – Но если это правда, мое молчание ничего не исправит. И ты не перестанешь видеть то, что видишь.

Свой побег из комнаты Марин я помню смутно. Мысли путались, ураган эмоций бушевал так, что меня трясло. Кажется, я вынырнула из этого сумбура лишь тогда, когда моего плеча коснулась чья-то рука и голос Рабана позвал:

– Ника! Ты меня слышишь? Что там произошло?

Я остановилась, обернулась, но в то же мгновение шарахнулась в сторону, не желая, чтобы меня трогали. Взгляд скользнул по встревоженному лицу Рабана, мозг осознал, что я стою у выходе из преподавательской башни, хотя по плану не должна была идти к себе.

– Все в порядке? Тебе удалось что-то выяснить?

Я рассеянно помотала головой, а когда он попытался сделать шаг ко мне, снова выставила руку, останавливая его. Совсем как в ванной комнате с Марин. Я чувствовала себя так, словно с меня содрали кожу, и любое прикосновение могло убить болевым шоком. Я вся превратилась в один сплошной оголенный нерв.

– Ника…

– Завтра, все завтра, – пробормотала я, тяжело дыша. Я что, бежала? – Ладно? Извини, мне надо… Надо побыть одной, подумать.

Не дожидаясь ответа, я попятилась, торопясь уйти прежде, чем он продолжит расспросы. Рабан больше ничего не сказал и за мной не пошел, за что я была ему благодарна. Сейчас я не могла вести конструктивную беседу. Мне нужно было прийти в себя.

Оказавшись в своей комнате, я какое-то время бесцельно металась по ней – то бродила кругами, то подходила к окну, то забивалась в какой-нибудь угол. Меня колотило, но я никак не могла понять причину. Перенервничала? Все-таки перепила, как сказала Марин? Испугалась слов Киллиана?

Перед глазами образы сменяли друг друга. Я возвращалась в темный туннель, через который попала в истинный мир, и слышала шорохи, стоны и плач. Потом снова оказывалась в замке – то за столом с Колтом, то рядом на диване, то в его библиотеке, то в своей комнате. Как бы ни злилась на него за то, что его не было рядом всю мою жизнь, я не могла не признать, что он старался. Очень старался примерить на себя малознакомую роль отца. И он мне нравился. Своим спокойствием, надежностью, уверенностью в себе, проявляемой заботой. Мне нравилась даже его мрачность: сразу становилась понятно, от кого во мне любовь к черному. Пожалуй, разочаровывало только отсутствие в его отношении настоящего тепла, душевности. Проще говоря – любви. Словно им руководило лишь чувство свалившегося на него долга.

Я не могла представить его на месте некроманта, натравившего мертвецов сначала на нас с Рабаном, а потом и на Редека. И хотя Колт утверждал, что меня в его жизни не хватало, не похоже, чтобы он так уж мечтал о нашем воссоединении, а стало быть, у него не было причин заманивать меня в Замок Горгулий.

Или дело не столько во мне, сколько в угасающем роде? Кажется, для них тут это особенно важно. Я не в состоянии передать его фамилию, но могу сохранить его кровь в грядущих поколениях. Дело в этом? Но даже если так, зачем вся прочая движуха? Я же уже здесь… Зачем убивать Редека? Я бы еще поняла попытку подставить Рабана: зять-дракон папочке точно не нужен. Но Редек же горгулья, сын друга Колта – идеальная пара для меня, с его точки зрения. В этом нет смысла!

Или я просто его не вижу, потому что не хочу видеть? Может, одно цепляет другое, и Колт уже не способен остановиться? Может, эта дрянь проникла в его сознание и теперь заставляет делать всякие ужасные вещи?

Или это еще один ложный след, как Блик, как Марин.

Или нет…

Меня начало знобить, и я забралась в кровать под одеяло, накрылась им чуть ли не с головой, пытаясь привести мысли в порядок и разложить все по полочкам.

Киллиан определенно прав в том, что Колт живет здесь уже давно. Одинокий и не особо счастливый, с массой тяжелых воспоминаний о войне, о потерянных родственниках и друзьях, о моей маме. И невозможно отрицать, что его появление в моем мире во время нападения мертвых парней выглядит очень подозрительно. Как и тот факт, что от них удалось отбиться. Если некромант – кто-то другой, то почему он остановил своих зомби? Если все так, как мы думали раньше, разве ему не нужна моя смерть?

Не могла я отбросить и последнее замечание Киллиана. О том, что не перестану видеть то, что вижу. При других он не стал говорить прямо, но намек легко улавливался: с чего вдруг дочь одного из самых известных борцов с некромантами имеет врожденные способности к этой самой некромантии? Может, что-то такое проникло в него еще тогда, в молодости, до моего рождения и даже до зачатия? Проникло и передалось по наследству?

Как теперь, когда я позволила всем этим вопросам прозвучать у меня в голове, идти к Колту и спрашивать о махинациях Патрика Рабана и их причинах? Смогу ли я доверять его словам? Возможно ли, что скрытая тогда правда как-то связана с происходящим сейчас? Или мы все усложняем?

От вопросов разболелась голова, но я чувствовала себя слишком паршиво, чтобы встать и выпить зелье. Словно застряла на границе сна и яви, не в состоянии ни управлять собственным телом, ни полностью отключиться, чтобы дать ему отдохнуть. Так и ворочалась большую часть ночи, уснула, кажется, только под утро.

К пробуждению мигрень предсказуемо усилилась, но хотя бы озноб унялся, мысли и чувства пришли в норму. Я смогла встать, выпить зелье, умыться, переодеться в свежее белье и одежду. Даже заставила себя съесть весьма поздний завтрак.

«Надо найти Ламберта и обсудить все с ним, – решила я, потягивая очень крепкий приторно-сладкий чай. – У него хорошо получается анализировать информацию, и в данном случае он будет менее пристрастен, чем я».

Осознав, что впервые мысленно назвала его Ламбертом, а не Рабаном, невольно улыбнулась. Почему-то от этого осознания в груди стало тепло и немного щекотно. А потом даже горячо…

– Черт, – вырвалось у меня, когда ощущение жара сконцентрировалось на коже и обожгло ее.

Торопливо поставив чашку, свободной рукой я вытащила из-под одежды неожиданно нагревшийся амулет, так и оставшийся висеть на шее со вчерашнего дня. Тот уже остывал, видимо, посчитав свой долг выполненным.

– Чего это он? – пробормотала я, разглядывая заключенную в круг букву «А».

А секунду спустя услышала за окном шум: голоса стражи, стук копыт, фырканье лошадей, грохот колес повозки по вымощенному булыжником внутреннему двору замка. Заинтригованная, я выглянула на улицу посмотреть, что происходит: посреди двора как раз остановился экипаж, не похожий ни на один из тех, что я видела прежде. На его дверце красовалась уже знакомая буква «А», заключенная в круг.