с больным отцом? Страшно же. Думала, вдруг придётся за ним ухаживать? А я тебя знаю, разрывалась бы между работой и горшками. Ты бы не бросила его…

Алина закачалась на стуле, туда-сюда, туда-сюда. Она не знала, как поступить. Как поступают в таких случаях другие люди? Нужно накричать на мать, обругать её, пожалеть? Алина решила промолчать. Пусть считает, что поступила правильно. И всё-таки ей хотелось сказать два ласковых слова Елене Валентиновне — ровно два, в худшем случае три. Почему она отняла отца? Получается четыре вопроса. Впрочем, последний поставлен неправильно. Почему она решила, что имеет право решать… нет, лучше остановиться. Много лишних слов, много ненужных вопросов. Может, всё правильно?

— Я бы тебе ничего не сказала, умер и умер, ты его не знала, но он оставил тебе квартиру, — сказала Елена Валентиновна и двинула чашкой по столу. Чай выплеснулся на пластиковую скатерть.

Алина застыла в немом вопросе. Даже согнулась немного. И впрямь, сегодня день удивительных превращений. То был отец, то его не было, теперь его не стало, зато есть квартира. Алина смотрела на мать и думала, что она совсем её не знает. Совсем. Это какой-то другой человек. С другой планеты. А ведь они жили бок о бок много лет. Целых двадцать три года. Пуд соли съели. Может, два. И ещё она не знала, как отнестись к этой новости. Квартира — хорошо. Но она свалилась с неба. В прямом смысле. Умерший человек сбросил подарок с того света. Если бы он не умер, квартиры бы не было. Зачем он это сделал, уже никто и никогда не узнает.

— Не отстойная, не убитая, но и не шикарная. Так себе квартирка. Хуже нашей. Зато отдельная. Тебе не придётся платить за аренду. Ты рада?

— Мама, ты отняла у меня единственную возможность увидеть хотя бы один раз родного отца. Я тебе этого никогда не прощу.

— И правильно сделаешь. Не прощай. Пусть так. А что с квартирой? Он в дар переписал, чтобы налог не платить. Она твоя. Хоть завтра можешь въезжать. Бери и пользуйся.

И вновь потекла тишина, осязаемая, противная, густая. Настолько густая, что её хотелось размазать по стенам. И в эту минуту Алина осознала, что Елена Валентиновна точно так же осязает тягучую тишину. Они видят этот мир одинаково. Они мать и дочь. Родные существа. Близкие. Надо научиться прощать. А как этому научиться? И где эти университеты?

— Мама, но ведь там его вещи?

— Вещи забрали его бывшие жёны. Их три. Было. Ни одна не стала за ним ухаживать. Он умер в хосписе. Я туда ездила. Почти каждый день. Страшное место. Нет-нет, уход хороший, но место само по себе страшное. Там тяжело находиться. Это вредно для психики. Тебе нельзя туда было соваться.

— А жёны, — начала Алина, но сбилась, — а у жён есть дети?

— Нет. Детей у него не было. Одни жёны. Кстати, все три грозятся подать иски в суды. Каждая в своём районе. Юрист сказал, что они проиграют.

— Ты и к юристу успела? — вопрос прозвучал двусмысленно, но Елена Валентиновна не обиделась.

— Успела. Ты же моя дочь! Я хочу, чтобы ты была счастливой. У женщины для счастья должно быть три составляющие: образование, квартира и работа. С двумя у тебя всё в порядке. Образование есть, работу ты любишь, как утверждаешь. Теперь будет собственная квартира. Я помогу тебе устроиться. Ремонт небольшой сделаю, куплю кое-что. С остальным ты сама разберёшься.

И снова мир поплыл, словно планета соскочила с оси. Дом шатался, пол стал зыбким. Алина прикрыла глаза. Это от усталости. От бурного течения жизни. Бывает.

— А как же внешность женщины, богатый внутренний мир и всё такое? Именно об этом ты твердила мне все эти годы!

Зазвенели чашки, полилась вода. Елена Валентиновна перебирала посуду, чтобы занять руки. Открыла двери шкафа, закрыла, включила кран, выключила, наконец, собралась с мыслями.

— Твердила. И сейчас твержу — женщине без внутреннего мира никак нельзя. И всё-таки без него можно обойтись, а внешность легко моделируется. Если есть на что. Это не проблема. А вот без работы, диплома и квартиры не проживёшь. Ничего не получится. Жизнь ради жизни ничего не стоит. Должна быть цель. А до неё трудно добраться, почти невозможно, если у женщины нет этих трёх составляющих.

— Мам, можно, я подумаю? Так много всего! Голова кружится.

— Пойдём, слабенькая моя, я тебя уложу. Вот чай с ромашкой. Мёд привезла. Пойдём, девочка моя!

Мать ещё долго сидела на постели возле Алины, что-то бормоча и приговаривая. Засыпая под нежной маминой рукой, Алина успела подумать, что отец, наверное, был блондином, иначе в кого бы ей родиться такой беленькой. И как только квартира будет готова, она заберёт своего ангела из детдома. Отдел опеки не станет противиться. У неё есть жильё, образование, и с работой всё устроилось. Осталось построить семью. Это главнее всего. Но ведь с ребёнком нужно уметь управляться! Ничего. Ксюша поможет. У неё своих трое. Дети от разных отцов, но подружка любит детей. Она обязательно поможет. И мама поможет. Она немного помучается, позлится, но потом примет ситуацию. У ангела будет семья. Крепкая и достойная. Тогда на земле не останется одиночества. Совсем. Оно исчезнет. С этой мыслью Алина уснула.

А Елена Валентиновна, не подозревая о фантазиях дочери, рисовала в блокноте фасонистые шторы, прикидывая во что обойдётся косметический ремонт, и думала, что главный инженер был не таким уж плохим человеком. Просто когда-то ему не повезло в жизни.

* * *

В канцелярии пахло пылью и старой бумагой, лишь откуда-то доносился слабый запах туалетной воды. Алина повела носом. В углу сидела молоденькая сотрудница, видимо, она надушилась, вопреки установленным правилам. Женщины из канцелярии не переносили запах духов и дезодорантов. Три склонённые головы с кудрявыми затылками и непрокрашенными корнями свидетельствовали о напряжённых отношениях в коллективе. Никто не взглянул на вошедшую Алину.

«Что-то наши дамы сегодня не в духе», — подумала она, раздумывая к кому бы обратиться с наименьшим вредом для себя.

— Девочки, слышали новость? От Малышева жена ушла, — негромко сказала та, что сидела у деревянного барьера.

— Да ты что! — воскликнула соседка и высоко задрала голову.

Напряжение в помещении улетучилось, будто его лавиной снесло. Послышался шорох отодвигаемой бумаги, полетели ручки, у кого-то грохнулся дырокол.

— Конечно! Ушла. И правильно сделала, а то Игорёк совсем заработался. Бедные женщины! А мне жалко его. Такой