Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда маршалек в лесу за несколько миль от Медики нагнал наконец Ягайллу в шатре на ночлеге, среди дикой глухомани, с небольшим числом ловчих, испугался его изменившегося, почти одичавшего лицу, к добродушной улыбке которого привык.
Король принял его холодно, тревожно, предвидя неприятный диспут о королеве, одно имя которой теперь вызывало у него безумный гнев. Збигнев хотел избежать всякого объяснения при свидетелях.
Збигнев, епископ Краковский, научил их всех смелому поведению с Ягайллой и не скрывать от него правды. Король не раз был так разгневан на епископа, что не велел ему показываться на глаза, и даже угрожал смертью, однако позже он остывал, приходила рассудительность, раскаяние, а очень часто Ягайлло сам извинялся и требовал, чтобы его простили. Также и Збигнев из Бжезия был приготовлен к тому, чтобы склонить короля опомниться и, хотя бы подвергнуться гневу, встать в защиту королевы.
С его лица Ягайлло мог прочесть, что он не будет ему потакать и не похвалит за случившееся.
Маршалек начал с изложения своей миссии, уже в ней давая почувствовать, как было несправедливо отдать королеву в жертву гневу Витовтовых слуг, арестовать каморников, произвести шум и огласку, когда вина была не доказана и невероятна. Ягайлло начал резко объяснять и настаивать. Маршалек не уступал.
– Королева в Медике, – сказал он, – и не двинется, пока не увидется с вашей милостью.
– Я не хочу её видеть! – воскликнул Ягайлло.
– Она не даст себя увезти силой, – ответил Збигнев, – и она права, милостивый король. Вы должны её выслушать. Может ли быть, чтобы обвинённой нельзя было объясниться? Витовт стал её врагом, потому что она не хотела помогать ему в его намерениях. Он придумал и подготовил эту клевету.
Затем король гневно прервал:
– Не хочу её видеть, не хочу слушать! Она виновата… виновата… не заступайтесь за неё.
– Милостивый король, я не за неё, а за вас заступаюсь, – произнёс Збигнев. – Я очень сильно убеждён, что она невиновна и несправедливо очернена. Не только я, но все урядники двора будут стоять за королеву, будут свидетельствовать за неё.
В течение недолгого времени Ягайлло думал, но гнев взял верх.
– Не говорите ничего против Витовта, – воскликнул он, – у него орлиные глаза, его взгляд лучше видит, чем мои старые глаза; он быстрее, чем я и вы.
– Что значат показания врага! – сказал маршалек.
Король начал возмущаться и ёрзать.
– Вы не убедите меня, что мне делать… напрасно! Не хочу её знать, жить с ней не хочу… кто её дал, пусть назад забирает, она его племянница.
Маршалек поглядел на короля так смело и с таким упрёком, что гнев его утих перед силой этого светлого взгляда.
Он замолчал и уставился в землю.
– Пусть это однажды закончится, – воскликнул он. – Поеду в Медики… пусть скажет в свою защиту, что имеет, но я не поверю ей, потому что не могу.
Он ударил себя в грудь.
– Её измена сократит мне жизнь. Эта женщина загонит меня в могилу. Как можно быстрей хочу избавиться от этого бремени. Нет… не в Краков… отошлю её в Литву к Витовту, чтобы больше не знать её и не встречать.
Маршалек предпочитал не раздражать его более долгим сопротивлением, добившись того, что поедет в Медики. Он надеялся, что свидание с Сонькой всё изменит к лучшему.
Согласившись на эту последнюю встречу с женой, король хотел по возможности скорее от неё отделаться.
Приказали собирать шатры, готовить коней и двинуться прямо в Медику. В дороге король с новым возмущением, которое увеличило ещё не успокоившийся гнев, узнал, что три каморника Соньки с предателем Хинчей из Рогова, на которого он больше других сердился, сбежали.
Хотя охотничий кортеж был немногочислен, из него послали человека с приказами, чтобы на все стороны отправили погоню за беглецами.
В глазах Ягайллы этот их побег как раз был самым большим доказательством, что они почувствовали себя предателями. Он угрожал им смертью, если попадут в его руки. В таком расположении, гневный и встревоженный, Ягайлло прибыл в Медики.
X
Едва спешившись, не желая зайти на отдых в комнаты, для него приготовленные, старый король торопливо, словно этот последний диспут его обременял, вбежал прямо в комнату королевы.
Поставленная в известность Сонька ждала его, оделась в чёрное, без малейшего украшения на платье, будто в траур, а на её бледном лице, изменившемся от одной слабости, рисовалось больше обиженной гордости, чем тревоги и боли. Казалось, что она была готова ко всему, что могло её ожидать. Она готова была стоять перед ним не как обвиняемая перед судьёй, а как обиженная, требующая правосудия.
Она имела время переболеть и восстановить силы. Когда Ягайлло, стремительно вбегающий в комнату, увидел, что она так непреклонна, холодна и вовсе не думает просить у него милосердия и прощения, как он полагал, его охватил ещё более сильный гнев.
Он забормотал что-то неразборчивые, как обычно, когда был очень взволнован. Королева подошла на несколько шагов.
– Ты ещё хочешь меня обманывать? – крикнул он. – Я всё знаю! Не хочу тебя слушать, возвращайся туда, откуда прибыла!
Говоря в спешке, он запинался. Сонька стояла внешне спокойная.
– Я не думаю защищаться, – воскликнула она наконец, – найдутся люди, которые меня защитят. Не унижусь до той степени, чтобы просить милости и объясняться, когда я невиновна. Есть люди, достойные веры, серьёзные, которые защитят меня от недостойной мести Витовта и твоего легковерия. Я не первая, кто сталкивается с этой клеветой. Судьба Ядвиги и Анны не могла меня миновать. Я ожидала этого. Витовт давно угрожал.
Король по-прежнему был взволнован и растерян, казалось, этих слов не слышит, его разрывал гнев.
– Езжай, езжай, поговори с ним в Литве. Ты меня опозорила.
– Позор ты сам на себя бросил, – прервала королева, – ты, ты! Ты! Виновник – твоё детское легковерие, не я. Я смело смотрю в твои глаза… смело говорю! Ты убедишься в моей невиновности, но я моей обиды, обиды моего ребёнка… никогда тебе не прощу.
Ягайлло метался в безумном гневе.
– Молчать! – крикнул он. – Твоих помощниц, твоих любовников подвергнут пыткам, предательство откроется. Я знаю, что вам, недостойным женщинам, слов и слёз всегда не хватает. Я вас знаю… вы все такие!
Он начал шагать по комнате.
– Ты не пожалела моих седых волос и я тебя не пожалею. Вон… в Литву.
Королева