за свою свободу. Все остальные стратеги уступили ему очередь (они по очереди командовали войсками), чтобы Мильтиад – главный защитник свободы Афин – повел войско в бой. Когда Фемистокл, получив слова оракула о том, что «деревянные стены спасут Афины», вдруг говорит, что оракул подразумевает вовсе не стены, а корабли, это довольно странное утверждение. Поистине необходима серьезная уверенность в своих личных решениях, чтобы так смело интерпретировать пророчество оракула в их пользу. Однако же он оказался прав! А те, кто сказал, что будут толковать оракул буквально и останутся за ненадежной оградой, охраняющей Акрополь, погибли, убитые персами.

Таких событий было огромное множество, не говоря уже о том, что греки воочию увидели персов. Любая война – это встреча разных культур. Пусть эта встреча враждебная, военная, но все равно люди узнают о другом мире, знакомятся с другими обычаями, другими обрядами, другими верованиями, другим поведением – и их представления о мире меняются и расширяются. Я глубоко убеждена, что эти кровавые, мрачные десятилетия персидских войн придали огромный импульс тому развитию культуры, которое и ранее происходило в Афинах.

По завершении этих войн мы видим появление невероятного созвездия гениев. Мало в каком городе в одно и то же время их было такое количество! Столько скульпторов, драматургов, философов! Среди них были не только родившиеся в Афинах, но и те, кто туда приезжал из других городов. Основа этого культурного подъема – отчасти порожденное чередой войн более свободное мышление. Мы видим, как культура развивается по пути все большего интереса к отдельной личности. Греческие скульптуры архаического периода – очень красивые, интересные, загадочные – все же не изображают человека, они изображают некоторое представление о человеке. Их лица условны, лишены индивидуальности. Можно посмотреть на несколько архаических кор с их чудесными улыбками – все они похожи друг на друга, это образы красоты, а не какие-то конкретные люди. Скульптуры классического века могут изображать идеальное лицо, очень красивые лица и тела, возможно, тоже вполне обобщенные, но они обретают динамику, печать индивидуальных историй, движение персональных дум и страстей. И это уже совершенно другой взгляд на человека.

Нечто подобное происходит и в философии. Греческая философия к этому моменту уже существует около полутора веков. Начиналась она с того, что философы изучали природу, пытались объяснять, как устроен мир, какая стихия лежит в основе мира. Они создали очень красивые поэтические, схемы. Великий Фалес Милетский сказал, что в основе мира лежит вода, священная, полная божественного начала вода. Другие говорили, что это воздух, третьи – огонь. Это все очень интересно, очень красиво! У них были интересные предположения о том, как устроен мир, как устроены звезды, планеты, но о роли человека речи не шло.

В ту эпоху, о которой мы говорим, в Афинах появляются люди, не похожие на тех, которые были раньше. Их называют софистами – учителями мудрости. Не философами – любителями мудрости, а теми, кто учит мудрости. Уже неожиданно! Сегодня слово «софист» имеет неприятный оттенок. Когда в «Мастере и Маргарите» Воланд разговаривает с Левием Матфеем, тот говорит ему: «Я не буду спорить с тобой, старый софист», – имея в виду, что тот обманщик и сейчас все запутает. Сегодня, когда мы говорим «софизм», это значит умение создавать ложные, обманные логические построения. Но изначально этого смысла у слова не было. Софистами называли людей, которые предлагали за деньги обучать ораторскому искусству, размышлениям, мудрости, а это были очень популярные в Афинах навыки. Человек, который может хорошо говорить и доказывать что-то, может выступить в народном собрании, и к нему будут прислушиваться. В Афинах не было ни адвокатов, ни прокуроров. Если ты хотел кого-то обвинить в суде, то должен был обвинять его сам. Если тебя кто-то обвинял, ты должен был защищаться сам. Были люди, которые наживались на этом. Этих людей называли сикофантами. Они обычно приходили к богатым людям с произвольным обвинением и говорили: «Пошли в суд!» И многие, даже зная о своей невиновности, предпочитали откупиться. Как будет объясняться в суде простой преуспевающий ремесленник или торговец? Уж лучше откупиться от шантажиста. Умение хорошо говорить, доказывать имело практический смысл! Софисты предлагали обучать этому навыку и уже поэтому выглядели несколько подозрительно. Греки не уважали труд за деньги, это казалось им чем-то унизительным, физический труд больше подобал рабам. А софисты не стеснялись учить за деньги – это тоже было неожиданно!

Еще неожиданней было то, чему они учили. Вот появились софисты, и твердый, прочный мир греческих полисов, устоявшийся за несколько веков, затрещал и пошатнулся! Этот мир был основан на четкой, непоколебимой традиции. Сказано: «Вот это хорошо, а то – плохо», – значит так и есть! А софисты говорили: «Отнюдь! Если ты убедительно докажешь, что это хорошо, значит, это хорошо; а докажешь, что это плохо – значит, плохо». Великий софист Протагор, как раз в это время приехавший в Афины, говорил, что может сегодня написать речь, доказывающую одну мысль, а завтра в другой речи, не менее блистательной, докажет нечто противоположное. Это просто сбивало с ног жителей Афин!!! Как?! А что же такое хорошо и что – плохо?! На что Протагор отвечал великой фразой: «Человек мера всех вещей существующих, что они существуют, и несуществующих, что они не существуют» (так приводит его слова Платон). Иначе говоря, если человек считает, что это хорошо, то это хорошо. Если человек считает, что это плохо, то это плохо. Это был колоссальный переворот в философии, революция в мышлении, революция в филологии – представлении о власти слова! Софисты очень любили играть словами, падежами, местоимениями и таким образом запутывать своих слушателей. Это хорошо иллюстрирует знаменитый пример софизма:

– Эти щенки твои?

– Мои.

– А отец этих щенков твой?

– Мой.

– Значит, твой отец – собака!

И не поспоришь, сам ведь сказал, что отец этих щенков твой! Как на это возразить?

Когда Карлсон спрашивает Фрекен Бок: «Ты перестала уже пить коньяк по утрам?» – это говорит о том, что Астрид Линдгрен изучала философию, потому что это переделанный известный софизм, который ошеломлял жителей Афин:

– Ты перестал уже бить своего отца?

Что такое для грека поднять руку на отца? КАК?

– Подожди, ответь мне, пожалуйста. То есть ты не бьешь своего отца?

– Конечно, нет!

– А можно ли перестать делать то, что ты не начинал делать?

– Нет, наверное, нельзя…

– Значит, ты не переставал бить своего отца! Как же тебе не стыдно?!

Все эти рассказы о странных софизмах, которые приводят Платон, Аристотель и другие философы, были направлены в основном на то,