Тень от её белой панамы при каждом шаге то дотягивалась до кончика носа, то снова взлетала к переносице. Ветерок доносил до моих ноздрей приятный запах духов — тех самых, которыми пользовалась Елизавета Павловна Каховская.

Сейчас я особенно остро чувствовал свою нынешнюю физическую недоразвитость — когда вышагивал по улице плечо к плечу рядом с нарядной Зоей. Я и в прошлом (в будущем) не выделялся ни ростом, ни шириной плеч (будучи Павлом Солнцевым). Случалось, что и женщины посматривали на меня с высока (в прямом смысле). Моя жена без труда целовала кончик моего носа, взбираясь на высокие каблуки. Да и оба сына меня переросли: старший на пять, а младший так и на целый десяток сантиметров. Однако ни мелким, ни низкорослым я себя не считал… раньше. Потому что тогда мои глаза не мельтешили на уровне губ десятилетней девочки.

Мы молча прошлись по двору. Не глядя друг на друга, но привлекая к себе взгляды сидевших на лавочках около подъездов пожилых женщин. Поглядывали на нас и девицы, толкавшие перед собой коляски. Не обошли вниманием нашу пару и лупившие по столу костяшками домино мужчины. Зоя не смотрела по сторонам, будто сознательно игнорировала чужое внимание. Я же — пока «не отошёл» от разговора с её отцом. Мусолил в голове услышанные от майора милиции фразы; прикидывал: правильные ли доводы привёл, не стоило ли придумать что-то более убедительные; высчитывал шансы на то, что мне не придётся самому отбивать квартиру пенсионера (и его жизнь) от посягательств фельдшера.

Свернули за угол дома — Зоя выдохнула, чуть ссутулилась. Выпустила из руки сумку, позволила той изобразить маятник. Взглянула на меня: будто проверила, не потерялся ли я по пути. Ухмыльнулась (я не понял, что её насмешило). Ветерок раскачивал её собранные в конский хвост волосы, так и норовил приподнять подол сарафана. В Зоиных глазах блеснули два крохотных солнца — будто Каховская стрельнула в меня лазерами из глаз. Девочка чуть поморщила нос, но всё же подстроилась под мой шаг (я не пожелал за ней гнаться — приотстал). Зоя сбавила скорость, направилась не по кратчайшему пути — зашагала по островкам теней.

— Чего молчишь? — спросила она.

Не сразу сообразил, что Зоя обратилась ко мне.

— Решил, что ты не хочешь со мной разговаривать, — ответил я.

Девчонка фыркнула.

— С чего это ты такое придумал? — сказала Каховская. — С моим папой так целых полчаса болтал. Я думала: вы проторчите на балконе до вечера. Вон, от тебя до сих пор папиными сигаретами воняет. А со мной тебе и поговорить не о чём?

Она ладонью прижала к бедру сумку.

— Или считаешь, что я не разбираюсь в машинах? — спросила Зоя. — Будто только мальчишки в них разбираются! Я понимаю в автомобилях даже получше, чем ты! Понял? У моей мамы есть машина. И у папы — тоже. А у вас ни одной нет. Скажешь: не так?

— Так, — согласился я.

С грустью вспомнил о своём почти новом внедорожнике, который жалобно скрежетал, сминаемый огромной тушей гружёного лесовоза.

— Машины у меня нет. Но мне она пока и не нужна. Куплю, когда понадобится. Нашла проблему. Ты хочешь потрещать со мной о достижениях АвтоВАЗа?

— Что? — не поняла мой вопрос Каховская.

Но не позволила его повторить.

— Ты очень сильно изменился, Иванов, — сказала она. — Даже мама это заметила. Вот смотрю я на тебя и думаю: ты ли это вообще?

Я вновь подивился умению женщин «прыгать» с темы на тему (эта женская странность «напрягала» меня и в прошлой жизни). Женщины словно не чувствовали разницу, о чём разговаривать. Часто перескакивали с одной мысли на другую — зачастую ничем не связанную с предыдущей. Так поступала в прошлом моя супруга. Замечал такую особенность и у Нади (интересно, моя мама тоже итак поступала?).

Вот и сейчас я не сумел мгновенно перестроить мысли с автомобильной тематики на обсуждение моей личности. Потому позволил себе маленькую месть: после затянувшейся паузы ответил вопросом на вопрос (научился этому у своей жены).

— А каким я был раньше?

— Раньше — это когда? — спросила Каховская.

— До того, как в мае загремел в больницу, — уточнил я.

Зоя скривила губы — будто надкусила кислое яблоко. Дёрнула загорелым плечом (заодно поправила бретельку). Ветер убрал с её лба выбившиеся из пучка волоски.

— Совсем другим, — сказала она. — Не внешне. Так-то… ты даже не подрос. И не загорел. Но ещё весной ты казался тихим. Пусть и странным. Не наглым, как сейчас.

Каховская взглянула на меня сверху вниз.

— Мы с тобой нечасто разговаривали, — призналась она. — Ты вообще ни с кем особенно не общался. Почему-то. А это правда, что ты потерял память?

Я увидел впереди Надин дом (даже рассмотрел окна Мишиной комнаты). Идти до этой пятиэтажки оставалось не больше пары минут (даже черепашьим ходом). Вот только я туда уже не спешил. Потому что заинтересовался темой разговора (мысли о маячившем на горизонте Дне знаний посещали мою голову всё чаще). Я пошарил взглядом по сторонам. Увидел в тени деревьев лавку — указал на неё Каховской, предложил Зое присесть (соврал, что разболелись ноги). Девчонка кивнула — неуверенно и неохотно. Мы сменили траекторию: направились к незанятой скамье. Прошли мимо детишек, прыгавших по расчерченному мелом асфальту.

Я смахнул с лавки мусор, уселся на не слишком чистые доски (всё равно шорты придётся стирать: провонялись табачным дымом). Доски будто не почувствовали моего веса: даже не скрипнули. Рядом с нами тут же приземлились голуби. Самые наглые спланировали на лавку, но я прогнал их. Пернатые попрошайки заворковали, засуетились, высматривая, чем бы у нас поживиться. Зоя мой фокус не повторила — не опустилась на пыльную скамью (не иначе как пожалела сарафан). Она стала напротив меня, загородила собой солнце. Я тут же пожалел, что смотрел с такого ракурса не на её маму. Вздохнул. Запрокинул голову, чтобы видеть не колени, а лицо девчонки.

— Ну… не то чтобы совсем ничего не помню, — сообщил я. — Но кое-что, действительно, подзабыл. Доктор сказал, что это временное явление. Память вернётся. Когда-нибудь. Нужно лишь подождать. А то, что не вспомню — узнаю заново. В моём возрасте подобное некритично.

— Папа рассказал, что ты даже маму свою не помнил, — сказала Зоя. — И забыл, что с тобой случилось тогда, в мае. Я