Зоя опустил глаза.

— Нет, — сказала она. — Не поэтому — точно. Потому что я… тоже смеялась.

Взглянула мне в лицо.

— Но я больше не буду! — заявила Каховская. — Я пообещала маме, что стану присматривать за тобой в школе. Мы с ней из-за тебя поругались… поначалу. Но теперь я вижу, что ты никакой не сумасшедший. Странный, конечно. Но это потому, что ничего не помнишь. А Светке я над тобой издеваться не позволю — можешь не переживать.

Девчонка сжала кулаки.

Я сдержал улыбку.

— Ты меня успокоила, Зоя. Спасибо.

— Не за что.

Каховская переступила с ноги на ногу.

— Вставай уже, Иванов, — сказала она. — Хватит рассиживаться. Пока нас кто-нибудь… Время идёт, а я маму не предупредила, что ушла. Так-то! Я вообще-то с тобой не гулять пошла. А просто за книгой. Понял? Так что давай, поднимайся. Тут идти-то осталось… Ведь твой дом вот этот?

Она указала на Надин дом.

— Дойдёшь, Иванов, не развалишься, — добавила Зоя.

И вдруг, словно о чём-то вспомнила, вздохнула.

— Можешь опереться о моё плечо, Михаил, если не можешь идти сам, — сказала Каховская (торжественно, будто толкала речь на школьном собрании). — Я сильная. Я пионер и твой товарищ — помогу тебе.

* * *

До двери Надиной квартиры мы дошли молча.

Я шагал самостоятельно: поберёг хрупкие девичьи плечи.

А Зоя на своей помощи не настаивала.

* * *

Ключ от квартиры я носил на шее (тот болтался на шнурке, будто нательный крестик). Замок открыл без проблем: смазал его ещё месяц назад. В середине июля я не выдержал скрипов и скрежетов (которые в Надиной квартире раздавались едва ли ни отовсюду) — выпроводил Надежду Сергеевну на работу и прошёлся по квартире с маслёнкой и отвёрткой. Обработал дверные петли, подкрутил саморезы и шурупы. Отремонтировал выключатель в прихожей. И даже заточил ножи. Не сунулся только к бачку от унитаза — уж очень ненадёжной конструкцией он мне показался: ржавая труба, цепь… Пометил себе тогда, что сантехника требовала замены (вспомню об этом, когда разживусь деньгами).

Распахнул дверь — пропустил молчаливую Зою вперёд. Не заметил на лице девчонки ни смущения, ни робости. Она бодро поздоровалась с выглянувшей их комнаты Надей. Сама объяснила той причину своего нежданного появления. «Алые паруса»? Конечно, есть!» Мишина мама рванула в мою спальню. А я предложил Каховской надеть тапочки — не яркие, как у неё дома, а самые обычные, со стоптанными задниками. Девчонка отказалась. Заявила, что спешит; что пришла не в гости, а за книгой. Она едва ли не с опаской огляделась по сторонам, будто раньше не бывала в стандартных советских квартирах — с пожелтевшими от времени обоями и сеткой трещин на потолке.

Надежда Сергеевна тоже уговаривала Каховскую задержаться. Засыпала ту комплементами (заценила и сарафан). Обещала напоить гостью чаем и накормить оладьями (я уже уловил в воздухе их запах). Но Зоя потрясла головой. Сказала, что отлучилась из дома «на минуточку». Сообщила, сегодня ещё не делала математику (?). Да и маму она не известила об уходе — та скоро будет её искать. Надя предложила созвониться с её родителями и «отпросить» девчонку «на часик». Но Зоя покосилась на рыкнувший вдруг холодильник — снова помотала собранными в хвост волосами. Каховская сунула в сумочку томик Грина, энергично поблагодарила Надю за книгу — попрощалась с нами.

* * *

Зоя ушла — резво побежала к ступеням.

Я помахал ей на прощание рукой, прикрыл дверь.

И вспомнил о том, что у Каховских меня не покормили («торжественное чаепитие» обернулось одной крохотной чашкой кофе). Сообщил Надежде Сергеевне, что голоден.

Прошёл вместе с Надей на кухню (Иванова понесла туда кастрюлю с супом). Около плиты запах выпечки троекратно усилился (оладьи, сложенные пирамидкой на тарелке с отбитыми краями, тут же привлекли моё внимание).

Я сглотнул слюну и сообщил Мишиной маме, что завтра мы с ней поедем в комиссионку за швейной машиной. Передал ей рассказ Елизаветы Павловны (о подаренной на юбилей Подлянке).

Заявил, что нам это предложение подходит; и что мы его не упустим. И не подведём Елизавету Павловну: ведь ради нас она «пошла на нарушения».

Надя растеряно помахала ресницами (её рука при этом не дрогнула — заполнила супом алюминиевую миску почти до краёв). Пролепетала что-то невнятное о нехватке денег.

Я эффектно выложил на столешницу десятирублёвые купюры — одну за другой. Взглянул на удивлённое лицо Надежды Сергеевны — сыпанул поверх красноватых банкнот блестящие монеты.

— Деньги есть, — сказал я. — А завтра у нас будет швейная машинка.

* * *

Вечером я старался не вспоминать о своём разговоре с Каховским. Чтобы не сожалеть о том, что сказал ему сегодня так мало. Понимал, что каждый день моего промедления обернётся новыми смертями — вполне вероятно. И в то же время сознавал, что не стоило сразу вываливать на майора милиции, старшего оперуполномоченного Верхнезаводского УВД ворох ничем не подтверждённой информации.

Юрий Фёдорович пока не верил мне на слово. Да и кто бы на его месте поверил? Но я предоставил ему возможность удостовериться в правдивости моих сведений. Логика подсказывала подождать, когда майор проверит мой рассказ об ограблениях пенсионеров. До восьмого августа оставалось не там много дней. И я почти не сомневался, что после этой даты доверие ко мне со стороны Каховского многократно возрастёт.

Не смог отвлечься просмотром телевизора: не выдержал и десяти минут бездействия около чёрно-белого экрана. Хотя Надежда Сергеевна увлечённо смотрела старенький итальянский фильм («Фигаро — здесь, Фигаро — там»). Мне же надуманная история о Фигаро не приглянулась (как и игра иностранных актёров). Я зевнул и отправился в свою спальню. Улёгся на кровать, воскресил в памяти сегодняшнюю Зоину болтовню.

Впервые порадовался, что очутился именно в теле Миши Иванова. Не потому что у парня случались эти странные припадки (без них я бы прекрасно обошёлся). Мне повезло с Мишиным характером. Особенно с учётом уже неминуемой учёбы в школе. У парня в классе не было друзей. И это я считал для себя великолепным обстоятельством: не представлял, как участвовал бы в школьных игрищах и интригах.

Аттестат об общем среднем образовании мне понадобится — тут я не нашёл с чем спорить (каким бы я себя умным ни считал). Как поговаривала тётушка: «Без бумажки ты какашка». Позже я убедился в правдивости её слов. Школьный аттестат был одной из