кто-нибудь пустит туда заключенных, женщина? В лучшем случае — надзиратели в них развлекаются, но скорее всего все эти помещения наглухо заперты.

Я покачнулась. Меня будто ударили в солнечное сплетение. Словно мне прямо в живот влетел каменный шар, которым разбивают дома.

Мой нежный, ранимый Степочка — в общей камере. Бах!

У него нет ничего, даже простыней. Бах!

Все это время Володя мне врал. Бах!

— Так он что там… — Меня осенила страшная догадка. — Он что там — голодный? Неужели ему на завтрак не дают свежевыжатый сок?

— Да боже мой, гражданка, нет, конечно, — не выдержал постовой. — Разваренную кашу в лучшем случае.

Ну, не хочу утомлять вас лишними подробностями, но скандал, который я сразу после этого устроила в будке, был несусветным даже по моим меркам. Горе, разочарование, страх, усталость, накопившаяся за последние дни, — всё это слилось в гремучий коктейль, который я немедленно выплеснула на беднягу постового. Несчастному пареньку пришлось вызвать подкрепление. Сперва меня хотели сдать в полицию, но потом сжалились и просто выставили на улицу.

Некоторое время я билась в железную дверь, требуя пустить меня к сыночку — или хотя бы передать ему оладушки, завернутые в фольгу, еще теплые, со сгущенкой.

Но потом, сбив кулаки в кровь, я затихла и принялась бродить по полю вокруг забора. Достала театральный бинокль из своей вишневой в сердечках сумки — и стала высматривать Степочку в зарешеченных окнах.

Видимость была плохая — начал моросить дождь. Земля под ногами моментально размякла и стала заползать в мои ортопедические туфли — вот где подходящая трасса для «Экстремальной жижи».

Сейчас, на фоне грязно-серых туч, корпуса тюрьмы напоминали уже не турецкий отель, а большую больницу. Все окна в окулярах бинокля были однотипными, за решетками я видела лишь какие-то силуэты, и очень быстро у меня закружилась голова.

Зачерпывая грязь, я поплелась по полям обратно к остановке, припоминая один репортаж, который видела полгода назад в новостях. Длинноносая девица тогда рассказывала, что строительство новых «Крестов» сопровождалось сплошным криминалом: заказными убийствами подрядчиков, миллионными взятками, мошенничеством. Сплошные аресты. Вот парадокс: строители, наверное, ждут суда здесь же. Заточены в своей же тюрьме, как архитектор Томишко. Может, даже в одной камере со Степочкой.

Я всхлипнула — слез под дождем все равно не видно; но тут же тряхнула мокрой головой, от которой ужасно несло пивом.

Не распускаться, Люба!

Упал — не забудь подняться, так ведь?

Надеяться больше не на кого.

А значит, пришло время Немезиды из Купчина.

Глава 21

На самом деле, я немножко вам приврала. От отчаяния. Конечно, у меня еще оставались верные союзники.

Когда я вернулась домой, обнаружила два факта. Во-первых, я забыла свой мобильник на кухонном столе. Во-вторых, телефон аж разогрелся от количества поступивших звонков. Десять непринятых вызовов к одиннадцати утра воскресенья!

Итак, докладываю в порядке увеличения:

— один звонок от Глафиры, которой я вообще ничего не рассказывала про произошедшее. Незачем ее волновать. Она все это время думала, что мы остались в городе, дабы принять участие в кулинарном конкурсе «Вкусно до потери пульса». Желая поскорее от нее отвязаться, я быстренько ей перезвонила и допросила с пристрастием, как там поживают мои посадки на даче. Оказалось, что сестра полностью погрузилась в эксперимент, посвященный влиянию классической музыки на рост помидоров и огурцов, и звонила мне, чтобы узнать, где я храню виниловые пластинки с записью арий из опер Верди, Беллини, Штрауса и Моцарта. Я сказала, что подпираю ими ножку шкафа в гостевой комнате. Попутно выяснилось, что про другие мои растения Глафира совершенно забыла и ни разу их не полила, но, к счастью, начавшийся недавно дождь исправил ее огрехи. На прощание я сказала ей, что вышла во второй тур конкурса «Вкусно до потери пульса», а потому мы задержимся здесь еще на какое-то время.

— по два и три звонка соответственно от Павлика и Андрюши. Мальчишки переживали, как я вчера сходила на заседание Ордена, и как я вообще себя чувствую. Ребята не поленились встать в выходной день ни свет ни заря — и все ради меня! Обычно они раньше полудня по воскресеньям не просыпались. Я сказала, что у меня все в порядке, но с подробностями пока повременила — маленькие еще, нечего их пугать коварными замыслами древнего Ордена или историями про отвратительные условия, в которых содержится их лучший друг. Оба предлагали помочь мне по хозяйству или еще чем-нибудь, но я отказалась — мне сейчас было не до домашней суеты.

— больше всего вызовов поступило от Якова Матвеевича. Четыре звонка! Для такого деликатного человека — это просто шквал эмоций. Посему я не стала ограничиваться сухими телефонными переговорами и решила заглянуть к соседу в гости. Предварительно переодевшись, конечно (неброская трикотажная кофточка расцветки «божья коровка», открывающая заманчивый вид на ложбинку, сверкающий павлин на груди, свежая пара черных брючек, коих у меня примерно полдюжины), и обновив свою пивную прическу.

Он моментально открыл дверь, словно только и ждал моего визита.

— Слава Мадонне, вы живы! — с облегчением выдохнул он. Кажется, я впервые видела Якова Матвеевича небритым — впрочем, его благородное лицо легкая серебристая щетина нисколько не портила. Напротив, придавала беззащитный вид. Словно броня его интеллигентной невозмутимости дала трещину. Он даже забыл про шейный платок — под домашним халатом виднелся лишь накрахмаленный воротничок рубашки.

— Слава мне, а не Мадонне, — заметила я, заходя в его квартиру. — Мадонна тут совершенно не причем. Только благодаря моей находчивости, изворотливости и безупречной логике я все еще жива. Но это, Яков Матвеевич, только внешне… Внутри меня выжженная пустыня — как та, в которой очнулся марокканский король из «Цветка миндаля», когда его пытались свергнуть с престола…

— Неужели заседание Ордена произвело на вас такое угнетающее впечатление? — взволновался сосед. — Я был уверен, что ваш дух непоколебим, что ничто и никто не может смутить вас…

— Ах, да причем здесь какой-то дурацкий Орден! — отмахнулась я. — То есть там тоже было страшно, но это все ерунда… Степочка, моя кровинушка!

И я обессиленно опустилась на табуретку в коридоре, слегка придавив спавшего на ней Ренуара. Котяра взвыл и кинулся на кухню рыжим кудлатым вихрем.

— Степан? Что с ним? — с тревогой спросил Яков Матвеевич. Степочка часто помогал ему по хозяйству: то новый стеллаж для книг соберет, то разболтавшееся колесо инвалидного кресла наладит, а то и просто так заглянет послушать удивительные истории про средневековых мореплавателей… Затем сосед прибавил еще что-то про Ахиллесову пяту, совершенно некстати — что мне до пыльных босых ног замшелых греков, когда с моим сыночком