Сегодня, помимо обычного запаса еды, состоявшего из сухого печенья, инжира, миндаля и сушеного мяса, прежде долго солившегося с добавлением ароматических трав, она положила в свою сумку через плечо, напоминавшую ягдташ, еще и туристический путеводитель.

Это было ее первое путешествие, к которому она так тщательно подготовилась, не полагаясь на волю случая и свое редкое чутье, заставлявшее на каждой развилке морщить нос и принюхиваться, подобно кролику, чтобы лучше ощутить запах дороги, по которой ей предстояло следовать.

На этот раз она знала, куда едет и с какой целью: она искала подарок для Джейсона.

Он не ждал от нее подарков, а она ему их и не дарила. Раньше Эмили никогда не пыталась отблагодарить мужа, если не считать привычного «спасибо» за какое-нибудь мелкое проявление внимания: кусочек сыра, что он подносил ей на кончике ножа, «о, попробуй этот, он тебе понравится, я никогда не видел ни одного существа — я имею в виду человеческое существо, ибо на свете есть еще овцы, которое настолько любило бы соленое…», за наброшенную ей на плечи шаль, когда она невольно вздрагивала от холода, за цветы анемопсиса, напоминавшие ей о Великих озерах Америки, которые он и посадил с этой целью и из которых делал ей букеты, когда они прогуливались рядышком по берегу Уэлланда; но ни разу она по-настоящему его не поблагодарила за все, что он для нее сделал, начиная с того дня в церкви Пайн-Риджа, за всю ту череду чудес, обманов, сражений, которые превратили ее в Англичанку на велосипеде.

Она уже давно задумала преподнести Джейсону подарок, который будет его достоин.

Решение пришло само собой — она подарит ему фей Элси и Фрэнсис.

Разумеется, у нее и в мыслях не было привезти одну из них в Чиппенхэм. Прежде всего потому, что она до конца не верила, что феи существуют: во всяком случае, Джейсон и Леффертс относились к этому скептически.

И потом, чтобы изловить фею, нужно сначала ее увидеть, что было, по словам Артура Конан Дойла, прерогативой исключительно юных девушек, еще не достигших половой зрелости и, безусловно, сохранивших невинность; это не могло касаться Эмили, которая, благодаря стараниям Джейсона, предавалась в постели восхитительным, но не очень приличным играм.

Даже если предположить, что оба условия соблюдены, как можно было завладеть одним из этих крохотных созданий, которые, если верить знаменитому Эдварду Л. Гарднеру, члену Теософского общества, принадлежали «к той же эволюционной ветви, что и крылатые насекомые», не причинив ему вреда? Если феи столь же хрупки, как стрекозы, как можно было их поймать и не поранить? С помощью сачка для бабочек? Бумажным кульком? Пинцетом для выщипывания бровей? Или попытаться накрыть их перевернутым стаканом?

Нет, она собиралась вернуться в Пробити-Холл с историей — да и так ли уж велика разница между реальной феей и ее историей?

История эта будет отличаться от той, что напечатана в «Стрэнде», ее расскажут Эмили сами Элси и Фрэнсис, а ей останется только запомнить каждое слово, слетевшее с их губ, каждую интонацию в то мгновение, когда будет произнесена фраза, еще полная ароматом их дыхания.

И ей вовсе не составит труда удержать все в памяти: с тех пор как существует их народ, лакота всегда рассказывали истории. Они копили их, складывали, как англичане складывают поленницы дров под навесом. Вся разница в том, что дрова англичан превращались в дым и улетали, прежде согрев людей или позволив им приготовить еду, а истории лакота давали народу другую пищу, отличавшуюся от мяса бизонов, но не менее жизненно необходимую; они тоже улетали с огнем, но неизменно возвращались. Ибо предания не могут до конца исчезнуть. Они — единственное, над чем не властно время.

Вот она и подарит Джейсону одну из таких историй, которые никогда не кончатся, — Эмили показалось, что Джейсон был тронут рассказом о феях, глаза его увлажнились, и не только от дыма, уж точно!

Эта история станет его преданием, подарком на все времена, который она обязана сделать спасшему ее человеку.

И, не слезая с велосипеда, Эмили вгрызлась зубами в ароматное сушеное мясо.

В путеводителе — тонкой книжице, где на правой странице находилась карта с масштабом двенадцать миль на дюйм[81], а на левой были перечислены полезные адреса (в основном таверн и стоянок), Эмили отыскала бечевники[82], идущие вдоль берега реки.

Деревянными башмаками рабочих и подковами их лошадей бечевники были утрамбованы нисколько не хуже проселочных дорог, а близость воды и росшие по берегам деревья обещали приятную свежесть, в отличие от палящего солнца и неудобья пастушьих троп, ухабистых и изрытых ямами, которые путеводитель — изданный и запущенный в продажу каким-нибудь дельцом, у кого, безусловно, имелся свой интерес, чтобы заманить умирающих от жажды путешественников в таверны, — рекомендовал в качестве «самого короткого пути».

Одним из таких бечевников и решила воспользоваться Эмили. Сначала путь ее пролегал через лесную поросль, влажную, разогретую солнцем, пахнувшую грибами и гумусом, а потом — по обочине, ощетинившейся зарослями борщевика, дикой моркови и папоротника, вдоль берега канала, уже не использовавшегося по назначению, по которому раньше лениво тащились баржи, развозившие уголь по всему региону Барнсли.

В предместье Брадфорда Эмили въехала уже затемно.

Остановив велосипед под уличным фонарем, она с наслаждением опустила ноги и коснулась земли. Как же приятно наконец расправить суставы, расслабить мышцы и сухожилия…

Эмили положила на руль путеводитель, так, чтобы на него падал свет от фонаря, и открыла страницу с Брадфордом, чтобы подыскать подходящую гостиницу, где могла бы заночевать путешествующая в одиночестве молодая женщина.

Гид рекомендовал таверну «Три сестры», названную в честь сестер Бронте.

Она вспомнила, что когда-то слышала разговор о них, во всяком случае, о той, что носила ее имя, — Эмили. Говорила о ней одна из «маленьких дамочек» Джейсона, Амалия Пикридж, которая, несмотря на свои восемьдесят два года, непременно хотела позировать в костюме Кэтрин Эрншо и ее дочери Кэти, чьи пленительные образы она когда-то воплощала в пьесе, поставленной по роману Эмили Бронте «Грозовой перевал».

Этой книги Эмили не читала. Без устали бороздя на велосипеде окрестности Восточного Йоркшира, она не могла всерьез интересоваться романами, но название книги невольно породило образ Эмили Бронте — молодой женщины в широкополой шляпе, которую резкий ветер, дувший в поросших утесником и лиловым вереском ландах, вынуждал ее придерживать одной рукой, а то и двумя, с силой вонзая в нее ногти при особенно сильных порывах, хотя она и предусмотрительно завязала ленты под подбородком, зеленые, как цвет ее глаз.