и будут судить за разглашение врагу военной тайны. Так что, пистолет с последней пулей — самое лучшее…

* * *

«…Около десяти–одиннадцати часов вечера в вагон приехал Павлов, докладывать свои предложение по обстановке. Минут через 20 после его приезда и доклада, произошла сцена которую я до конца жизни не забуду. Когда Павлов доложил какие-то предложения, Ворошилов начал вдруг ему говорить о его несостоятельности как командующего округом и напомнил ему: „Помнишь, как ты на меня жалобу написал товарищу Сталину, что я не даю расти молодым кадрам, что я зажимаю твой рост, а теперь ты видишь что ты стоишь, понял ли теперь что тебе не только округ, тебе дивизию трудно доверить“. Павлов вдруг совершенно неожиданно для всех повалился на колени перед Ворошиловым и начал произносить: „Простите меня дурака товарищ маршал Советского Союза, виноват перед Вами товарищ маршал Советского Союза, простите меня“, и вдруг начал ловить руками и губами целовать ноги товарища Ворошилова обутые в сапоги. Ворошилов растерялся сперва от такой неожиданности, а потом крикнул на Павлова и брезгливо поморщившись сказал: „А я все же был лучшего мнения о тебе“, и сильно выругавшись отошел…»

* * *

«…Около десяти — одиннадцати часов вечера в вагон приехал Павлов, докладывать свои предложение по обстановке. Минут через 20 после его приезда и доклада, произошла сцена которую я до конца жизни не забуду. Когда Павлов доложил какие-то предложения, Ворошилов начал вдруг ему говорить о его несостоятельности как командующего округом и напомнил ему: „Помнишь, как ты на меня жалобу написал товарищу Сталину, что я не даю расти молодым кадрам, что я зажимаю твой рост, а теперь ты видишь что ты стоишь, понял ли теперь что тебе не только округ, тебе дивизию трудно доверить“. Павлов вдруг совершенно неожиданно для всех повалился на колени перед Ворошиловым и начал произносить: „Простите меня дурака товарищ маршал Советского Союза, виноват перед Вами товарищ маршал Советского Союза, простите меня“, и вдруг начал ловить руками и губами целовать ноги товарища Ворошилова обутые в сапоги. Ворошилов растерялся сперва от такой неожиданности, а потом крикнул на Павлова и брезгливо поморщившись сказал: „А я все же был лучшего мнения о тебе“, и сильно выругавшись отошел…»

Это описание попытки Павлова облизать сапоги маршала Ворошилова взято из воспоминаний полковника Мамсурова Хаджи-Умара Джиоровича, бывшего порученцем при маршале с 24 июня 1941 года.

Мамсуров написал, что еще накануне войны к Павлову были направлены маршалы Кулик и Шапошников. Шапошников — по вопросу укрепленных районов, а Кулик инспектировать войска. Это, как будто, Мамсурову сообщил Ворошилов, когда они выезжали в Минск. Еще Ворошилов сообщил своему порученцу, что с 22 июня связи со штабом Западного фронта не было.

Я вполне верю Мамсурову, что ему это рассказал маршал. Порученец должен быть в курсе общей задачи лица, к которому прикреплен и владеть обстановкой хотя бы в общих чертах.

Еще воспоминания Мамсурова особенно ценны тем, что он ни разу не сталинист, в голове у него тараканов 20-го съезда насчет необоснованных репрессий навалом было, поэтому можно было ждать и отношения к генералу Павлову соответствующего, как к необоснованно репрессированному, но этого нет. Напротив, у полковника Мамсурова у нему совершенно противоположное отношение. Т. е., вполне можно доверять тому, что описано и характеристике командующему округом.

Получается, что после того, как Дмитрию Григорьевичу не удалось сбежать из штаба округа в 10-ю армию, он вообще перестал отвечать на звонки из Москвы. Если даже линию ВЧ-связи перерезали диверсанты, в чем я очень сильно сомневаюсь, то еще при штабе была радиостанция. А на ней батарейки сели?

Я даже подозреваю, что уже 22 июня штаб округа вместе с командующим стал грузиться в автомобили и выехал в сторону Могилева.

Когда поезд Ворошилова прибыл в Могилев, железнодорожное сообщение с Минском уже было перерезано немцами, это стало известно от самих железнодорожников. В Могилеве Мамсуров и нашел Павлова, сидящим под сосной и жрущим гречневую кашу из солдатского котелка. Вместе с Павловым нашли и его штаб под Могилевом на лесной поляне. Да, и Шапошникова нашли, действительно, больного.

Как только Павлов узнал от Мамсурова, что в Могилеве Ворошилов и он его ищет, еще непереваренная гречневая каша едва у него в галифе не оказалась. Испугаться было чего, выше приводилась Оперсводка Генштаба от 26 июня, в которой значилось, что штаб округа только 26 июня начал выдвигаться в сторону Могилева. Но 27 июня уже в Могилеве Павлова увидел порученец Ворошилова. Штаб округа из Могилева сообщал в Москву, что они из Минска выдвигаются. Невозможно так оперативно быстро смотать штаб целого округа и потом развернуть его на новом месте, пролетев расстояние почти в 200 км, между Минском и Могилевом, за одни сутки. Передислоцировать штаб округа — это не с портфелем на автобусе проехать.

Уже при первой встрече с Ворошиловым Павлова, когда он докладывал обстановку, трясло, как мокрую собаку на морозе, он уже тогда понимал, к чему привело его командование и трусость, что это всё обнаружилось.

А Мамсуров приводит описания всех предыдущих своих встреч с Дмитрием Григорьевичем, еще с Испании. И пишет, что трезвым его почти никогда не видел, постоянно под мухой. Здесь, конечно, вопрос: кто ж его такого, красивого, на округ поставил? Кто виноват в этом кадровом просчете? Кого за этот просчет спросить?

Такой вопрос могут задавать только те, кто сам никогда не занимался кадровой работой и живет в стране розовых пони, в которой вышестоящие начальники всегда виноваты в том, что их выдвиженцы оказались не готовы к новым должностям. Вышестоящий начальник должен выдвигать на руководящие должности только достойных и если на них оказались недостойные, то снимать и даже сажать в тюрьму за то, что натворили выдвиженцы, нужно и тех, кто их выдвигал.

Тем более, как такое может быть при социализме и Советской власти — карьеристы-дураки делают карьеру? Да еще и при Сталине?! Ведь такая должность, какая была у Павлова, обязательно должна проходить утверждение в Политбюро!

Только реальная жизнь не похожа на поляну с голубой травой и розовыми лошадками на ней, какая существует в головах идеалистов, руководящей работой никогда не занимавшихся.

Переходишь на другую должность, оставляешь вместо себя своего подчиненного, да еще его кандидатуру отстаиваешь со скандалом почти, но этот человек, бывший при тебе вполне нормальным работником и подававший надежды, даже во время твоего отпуска справлявшийся с твоими обязанностями, вдруг, почувствовав самостоятельность, начинает класть