– Ты так много о нем рассказывала, что мне уже кажется, будто мы знакомы. Он был хорошим человеком, и это не забудется. Но это долгий путь, Ария. И единственный способ дойти до конца – это продолжать движение.

– Ага, но нельзя убежать от скорби. Есть у нее такая неприятная черта.

– Зачем же пытаться от нее убежать? Почему не встретить ее с гордо поднятой головой?

Я молчу мгновение.

– В этом есть смысл, Рози. Но убежать проще, чем встретить с гордо поднятой головой тот факт, что он больше не вернется. И с этим я не хочу смиряться.

Она трогает меня по плечу.

– Абсолютно нормально – чувствовать такое. Нечестно, что он умер таким молодым, но даже если ты встретишь кого-то другого – это не значит, что ты забудешь его или то, что между вами было. Не то чтобы Ти Джей внезапно сотрется из твоей памяти.

Бирюзовое море и мягкое накатывание волн замедляют мое сердцебиение, и я чувствую такой покой, какого не ощущала уже давно, особенно когда обсуждала настолько тяжелые темы.

– Да, глубоко внутри я знаю все это, но я дала обещание, что никогда больше никого не полюблю. И вот, всего три года спустя, я об этом думаю. Все равно меня поглощает чувство вины. И я задаюсь вопросом: если бы он был на моем месте, поступил бы он так же? Мне кажется, нет.

Ее большие глаза становятся еще больше.

– Ты не можешь этого знать. Ты прочла миллион любовных историй, Ария, ты же знаешь, что любовь может изменить мир. Так почему ты не впустишь немного любви в свою жизнь?

– Я на пути к этому, Рози. Определенно. Скоро я дочитаю дневник, и, хоть я знаю, что счастливого конца не будет, надеюсь, он подарит мне успокоение.

Глаза у меня блестят, я знаю: то, что будет дальше, причинит боль, но, может, это все – часть исцеления, и придется встретиться с этой болью лицом к лицу.

После часа, проведенного среди блаженной красоты Лазурного Берега, мы собираемся и отправляемся в лагерь, чтобы встретиться с Максом. Да, мне о многом придется подумать…

* * *

Мы приезжаем в лагерь, под завязку заполненный кочевниками и семьями, приехавшими за солнцем на выходные. На земле установлен батут, и мой внутренний ребенок несется прямиком к нему.

– О боже, Ария, – выговаривает мне Рози. – Как ты будешь вести, когда сломаешь ногу на этой штуковине?

Я смеюсь, подпрыгивая высоко в небо, вызывая недовольство у падающих от моих прыжков детей.

– Другой ногой! – кричу я Рози.

Она качает головой и удаляется в безопасное нутро Поппи. Рядом появляется Виолетта и бежит ко мне.

– Уи-и-и-и! – кричит она, присоединяясь, шепча детям что-то на беглом французском, от чего они разбегаются в разные стороны.

– Что ты им сказала? – спрашиваю я.

– Что внизу – тролль, и, если они не заплатили дань, их сожрут!

Я ахаю.

– Какая ты злая!

– Но теперь батут наш, non?

Я качаю головой и уже морально готовлюсь к тому, что чьи-то papa[42] или maman[43] прибегут жаловаться. Мы, кочевники, постоянно впадаем в немилость. Обычно из-за того, что слишком шумим и бодрствуем в необычное время.

Мы пытаемся прыгнуть сальто и поджимаем в прыжке ноги, пока не начинаем задыхаться. Разумеется, вскоре мы замечаем мужчину, гневно топающего в нашу сторону. Виолетта хватает меня за руку.

– Пора идти, chérie[44]!

Это так глупо, что я смеюсь, пока она тащит меня за руку.

– Есть время выпить?

– Да, – задыхаясь, говорю я.

– Пойдем прогуляемся по Promenade des Anglais[45] Есть у меня друг, у которого там бар…

Это означает, что выпьем мы задешево. Мы отправляемся к главному пляжу Ниццы, невероятной красоты пространству с пальмами, высаженными на всей протяженности набережной. Благодаря домам из бежевого и охристого камня, расположившимся на периферии, пейзаж очень похож на Гавану.

– Лоран уезжает, как закончится лето, – непринужденно говорит она.

– Куда?

– В Австралию.

– Без тебя?

Она поворачивается ко мне, улыбаясь.

– Oui. Между нами всего лишь летний роман.

– Тебе разве не грустно?

Она жмет плечами.

– Не очень. У нас есть еще пара недель. А на осень найду себе новую любовь.

Она смеется, когда мои глаза распахиваются от удивления.

– Я же говорила, Ария, я не как ты. Я верю в любовь, но я отпускаю ее с легким сердцем. Зачем останавливаться только на одном мужчине, когда можно заполучить их всех?

– Я в шоке.

– Нет, просто ты англичанка.

Я смеюсь.

– Главное, чтобы ты была счастлива.

Мне приходит в голову, что настоящая любовь для каждого человека разная. Может, для Виолетты это любовь к ней самой. А это означает отпускать людей, когда приходит время.

* * *

Уже скоро нам надо покинуть эту нирвану. Я чувствую, как моя жизнь угасает. Коктейль из болеутоляющих пагубно влияет на мой организм, и я не хочу, чтобы Ария разбиралась с этим в одиночку. Она спросила, можем ли мы вернуться домой, и я, конечно, ответил «да». Но фургон я не покину. Так я смогу притворяться, что мы все еще здесь, что у нас еще есть время. Когда-то я усну, храня ее в своем сердце. Ее красивое лицо, лцио на фоне воды, – вот что я заберу с собой. Она на грани, пытается быть сильной ради меня, но я вижу. Я чувствую это. Если бы я мог загадать лишь одно желание, я бы захотел, чтобы она не ставила свою жизнь на паузу после того, как меня не станет. Я хочу, чтобы она следовала за своим сердцем, мечтала всей душой и делала то, от чего она будет счастлива. Все хотят жить так, как Ария, и я надеюсь, что ее пламя не угаснет. Хотелось бы мне, чтобы она пообещала…

Я вспоминаю тот день, и сердце падает. С губ срывается всхлип. Дневник выпадает из рук, и из него, вылетая, приземляется на пол фотография. Я наклоняюсь, чтобы поднять ее: на снимке оказываюсь я, сижу впол-оборота в задней части фургона в Озерном крае. Я и не знала, что Ти Джей ее сделал – наверное, так сильно потерялась в своих мыслях. Мое лицо испещрено морщинами горя. Он знал, он видел его, а ведь я думала, что мне так хорошо удавалось его скрывать. Я притворялась, что мы просто едем домой и что помощь врачей подарит нам еще год, может, даже два. Может, и всю жизнь, если бы сбылось чудо,