никому бы не поздоровилось. Поэтому малодушный Мастер хотел развестись потихонечку, заочно, он прекрасно понимал, что, если он снова попадется Верочке на глаза, он не сможет удрать от этой прекрасной волчицы в облике Голубоглазого ангела Ветхого Завета. Верочка это отлично знала, для этого и вытянула его для очного разговора в Прагу, где положила конец его увиливаниям. И так прошла вся их жизнь. Без ее согласия он не давал интервью и не договаривался о встречах, без ее одобрения он не печатал ни строчки. Разве можно сказать, что он просто боялся Верочки? Нет, он ее беззаветно любил, больше всех на свете – больше своей матери, больше своего единственного сына, больше своего творчества. Но именно в Праге он поставил точку на себе как на отдельной от Верочки личности, и почему-то именно в Праге Герман задумал совершить убийство двойника при помощи своей жены. Значит, эта короткая поездка в Прагу была для него значительной? Может быть, я и ошибаюсь, все-таки я специалист по Достоевскому, а не по Набокову, вам виднее… – сбился со своего страстного литературоведческого рассказа отец Михаил и сам засмущался, не ожидая от себя такого многословия, да еще и с осуждением незнакомых ему людей в период рождественского поста.

– Да-да, кое-что из того, что вы мне сейчас рассказали, я уже слышал. Правда, с некоторыми оговорками, – Вадиму не хотелось спорить с отцом Михаилом, тем более что объективного знания о писателе и не могло быть, недаром все специалисты-биографы всегда ссорятся друг с другом до хрипоты, доказывая свою правду. А тут еще мы имеем дело с Набоковым, который нарочно старался завести своих будущих биографов в тупик, придумывая себе жизненные ситуации и уводя всех в желательном для него направлении. Эту же игру продолжили его жена и сын – не давали исследователям личную переписку, отрицали даже то, что уже было доказано из других источников, возможно, даже уничтожая какие-то документы – Набоков должен был остаться для всех таким, каким он сам себя вместе с женой Верой придумал. – Вот, например, анекдот с владельцем ресторана и Андрэ Жидом. Говорят, это реальная история, только произошла она не в Швейцарии или Америке после Холокоста, а еще до войны на юге Франции, где Владимир Владимирович пытался перевоспитать бывшего белого генерала. Мать свою он не приехал хоронить, потому что это был 39-й год, Набоков был тогда во Франции, в Европе бушевала война, и он просто физически не мог попасть на ее похороны, разве можно его в этом упрекать? А в 50-е годы, когда сестра предложила ему съездить на могилку, у него была паранойя, что его схватят и арестуют коммунисты, тогда не только у него одного такие испуги были. Роман «Отчаяние» был написан до всей этой мамы-драмы с женой, что же выходит, что он предвидел убийство своего «альтер эго»? Да и с женой к тому времени его семья уже была знакома, так что в Прагу Верочка ехала по своим делам, лечиться, что ли? И все это время Набоков каждый день писал ей письма, что, конечно, не исключает, что у них с Верочкой могли быть какие-то личные тайны интимного характера. Да и это ваше предположение о сложных отношениях между его матерью и Верочкой? Он воспитывался в семье, где антисемитизм считался одним из самых больших грехов, его покойный отец был одним из храбрейших людей своего времени, поднявшим голос против погромов. А любимая матушка? По предкам была из староверов, православные обряды почти не соблюдала, ее родной брат обратился в католичество, и, по словам самого Владимира Владимировича, передала ему стихийно-мистическое состояние души, не связанное с официальной религиозностью. Неужели бы она смогла противиться его браку с еврейкой? Никогда не поверю! А уж то, что Верочка готова была креститься, это уж вы извините! Если она бы слышала это сейчас, не поздоровилось бы вам, могла и пристрелить, она, говорят, женщина крутого нрава. Я состою в переписке со многими набоковедами, так вот у меня есть сведения, что она даже со своей любимой сестрой готова была порвать отношения, узнав, что та крестила своего сына, Вериного племянника, в католичество. Она настолько носилась со своим еврейским происхождением, что это уже становилось притчей во языцах. Но все равно, спасибо за ваш рассказ, биография Набокова еще не написана, все, что я знаю или что вы сейчас пытались мне рассказать, требуется еще много-много раз проверить, поговорить со знающими людьми, да и сама Вера Евсеевна жива пока. Будет любопытно попробовать до нее добраться, если Бог даст.

– Я же сказал, что не специалист по Набокову, – оправдывался отец Михаил. – Только мы тут в Праге тоже кое-что знаем о своих-то, еще живы люди, которые и семейство Набоковых хорошо знало, и эту историю с его последним приездом в Прагу. Сплетни-то сплетнями, но когда изучаешь писателя, необходимо знать все, даже сплетни, ведь из этих кусочков жизни и рождаются потом сюжеты и характеры. Так создаются апокрифы, в которых факты биографии меняются местами во времени, что-то совсем незначительное становится необыкновенно важным. Чтобы ни писал Набоков про себя и свои отношения с близкими, но в Прагу в тот злополучный приезд они прибыли по отдельности: он – из Франции, Верочка с сыном – из Берлина. Жена с ребенком жили в гостинице, сам Владимир Владимирович – у матери в ее маленькой квартирке. Там, во Франции, он пообещал своей любимой женщине, что едет за разводом, и потом из Праги посылал ей письма с заверениями, что все идет по плану. Верочка через какое-то время узнала, что он продолжает писать своей любовнице, и дожала до конца, победно уехав во Францию втроем, чтобы быть свидетельницей триумфа. Я вам скажу, что если бы крещение было единственным способом заставить мужа остаться с ней, она бы ни на минуту не задумывалась. Другое дело, тут я с вами не могу не согласиться, что самому-то Набокову на это было наплевать. И конечно, слухи эти были пущены здесь эмигрантами, в большинстве своем антисемитами, которые были потрясены таким браком и мечтали о такой вот развязке событий. Но все-таки, почему он так скрывал свою семейную жизнь от матери? Не сообщил ей о своей женитьбе, да и рождение внука было для нее сюрпризом? Да, мать Набокова, как и все его семейство, никак нельзя было обвинить в антисемитизме, и даже хорошими прихожанами они никогда не были. Но ведь крестили же они своих детей и праздники с постами соблюдали, так что женитьба на иноверке могла не понравиться его матери по самой простой причине: а что будет потом, после окончания жизни? Как разойдутся их души? Где будут находиться некрещеные? Будет ли считаться их сын, ее внук, рожденным в грехе и не перейдут ли на него грехи родителей? Вы сами-то, Вадим, никогда не задавались этими вопросами? И еще раз посмотрите на образы жен и матерей в набоковской прозе: подлые коварные жены и прекрасные возвышенные матери. О чем все-таки это говорит?

– Ох, отец Михаил, боюсь, что в вас действительно заговорил специалист по Достоевскому, которого, как мы с вами знаем, Владимир Владимирович терпеть не мог. Но все равно интересно. А что еще говорится в «апокрифах» про то, как Набоков все-таки предпочел семейное счастье страстному увлечению? Чем кончилась вся эта история?

– Говорят, что все закончилось в Каннах. По возвращении во Францию, куда на этот раз он приехал со своей семьей, Набоков продолжал свою двойную жизнь, бегал на свидания к любимой, дома не прекращались скандалы, адреналин зашкаливал… И тут его пассия сделала роковой ход, приведший к мату в три хода. Вы знаете, чего более всего ненавидел Набоков после психоанализа? Пошлость. Вот так можно оценить ту выходку, которую устроила та женщина. Она приехала в Канны во всем параде, в полной боевой раскраске, да еще на каблуках, чтобы повергнуть в прах домашнюю жену. Владимир Владимирович был на пляже с маленьким сыном, позже к ним присоединилась и Верочка, а красавица-злодейка сидела невдалеке и посылала злобные пасы