Пора было отдать новые приказы, теперь никто не будет сидеть без дела. Ахмет-Хамид вышел под ливень, совершенно не думая, как теперь промокнет его мундир. Он был уже весь в погоне и поэтому не заметил, как раненый солдат начал подергиваться, все резче, все быстрее, а потом — раз, и замер. Доктор Спенсер без особых эмоций подошел к нему и провел по лицу, прикрывая глаза, а потом вернулся к столу.

Надо было прибраться. Он вытащил нож и провел по своему рабочему месту, собирая смолистые коричневые кристаллы опиума. Пусть раненый и умер после их приема, но сколько полезного рассказал. Оно точно того стоило.

* * *

— Турки оживились, — вернувшийся с наблюдательного поста рядовой Заботов потер набухший красный нос. У него от погоды уже началась простуда, но пока, увы, ничего нельзя было с этим поделать. — Все три сотни солдат разбились на группы и начали прочесывать остров. Словно узнали, что мы тут!

Случайность или нет? Я на мгновение задумался и понял, что рассчитывать на первое нет никакого смысла.

— Позовите поручика, Заботов, — я посмотрел на солдата, на его нос и добавил. — Или лучше я сам, чтобы время не терять. А вы, пока меня нет, проследите, чтобы разожженный костер зря не горел. Погрейтесь.

— Есть.

Я оставил солдата у очага и, пригнувшись, вышел на открытое место. Поручик был в нашей пещере — как он сказал еще два дня назад, готовился к бою. А чуть выше по скале ползала Юлия Вильгельмовна: снова искала лечебные горные травы, чтобы приготовить что-то от простуды. Девушка заметила меня, улыбнулась и изобразила воздушный поцелуй. Вслед за ней улыбнулись и все, кто его заметил. Я, оба рядовых, Заботов с Акчуриным, и даже поручик Жаров, который выполз наружу, заметив мое появление.

— Все-таки хорошая вы пара, — добавил он, подобравшись поближе.

Естественно, в нашей небольшой компании все всё знали и очень одобряли. Меня — за всякие полезные дела, Юлию — за храбрость. Тот выстрел, когда она подобралась поближе и пристрелила турецкого командира, держащего на мушке нас с Жаровым, уже начал обрастать легендами.

— Полно вам, — я остановил поручика, а потом кивком показал вниз, где было видно ползущие по острову поисковые партии. — Кажется, время пришло.

— Тогда я пойду ставить заячьи зубы.

Заячьи зубы — так мы назвали вьетнамскую ловушку, что я вспомнил из будущего. Две дощечки с гвоздями, в нашем случае с одним гвоздем. У нас их не так много было, всего ящик, что Жаров прихватил из турецкого лагеря — и как он все успевает, хоть сейчас повышай до прапорщика! Ничего, нам бы только выбраться, и уж я прослежу, чтобы не упустить такого кадра…

Так вот дощечки с гвоздями ставятся в ямку с небольшим углублением, нога врага в нее соскальзывает, продавливает доски и своим же весом вгоняет гвозди себе в щиколотку. Очень дешево, очень незаметно и очень быстро ставится. Благо ямок мы накопали заранее, просто не заряжали ловушки, пока были шансы, что турецкие патрули так и закончатся ничем.

Я проследил, как поручик исчез в лесу, снова растворившись в чаще и мокром мареве, а потом пошел в пещеру. Вряд ли он успел потратить совсем уж все гвозди и дерево… Потратил! Более того, поручик наделал еще целую груду острых щепок, расколов остатки реек «Призрачного огня» — понятно, это для второго типа ловушек, чтобы ставить на дно ямок. Тут же в углу лежала и снятая с крыльев ткань, он и ее, оказывается, уволок. И ведь ни турки, ни мы этого даже не заметили. Ну, поручик!

Мой взгляд вернулся к ткани. А ведь чисто теоретически из нее можно было бы собрать одно крыло и попробовать добраться до вражеского корабля, но… Всех не унести, а одиночке там делать нечего. Я отбросил идею и засел за то, что действительно могло помочь. Делал щепки для ловушек, потом ползал по склону рядом с нами и закапывал их. Потом мы ползали уже с нижними чинами и ставили метки для стрельбы. На десять, двадцать, тридцать и так вплоть до двухсот метров. Дальше, учитывая густую растительность, уже не имело смысла. А так мы немного, но повышали шансы, что ни одна пуля не будет потрачена зря.

* * *

Ахмет-Хамид всегда был выше ненависти. Например, австрийцы, поджимающие его родину у Дуная, с одной стороны, мешали империи, с другой, их торговцы платили налоги и приносили Турции деньги, которые ей были так нужны. Русские были хуже. Они отнимали территории, они мешали торговле предков — лицемеры, сами держали своих мужиков в рабстве, но на корню выжигали торговцев живым товаром из Крыма, Кавказа и Туркестана. Но опять же русские корабли ходили через Босфор и клали под ноги султану плату за свою дерзость.

Но вот кого он ненавидел, так это одного конкретного человека, выскочку, русского капитана, в фамилии которого слились удачливость и плутовство[15]. Мало того, что он привел русскую армию на турецкие земли, так он еще и сражался, как настоящий варвар.

— А-а-а-а!

Ахмет-Хамид выругался — вот и еще солдат попал в одну из проклятых ловушек. Гвозди пробили ногу, возможно, раздробили кость. Очень хотелось пристрелить неудачника, а не отправлять вместе с ним на корабль еще двух солдат, но… У него в отряде только половина низам — регулярная армия, остальные же недавние крестьяне — мустахфизы, набранные на скорую руку. Эти могут и взбунтоваться.

— Вперед! Всем смотреть под ноги! — Ахмет-Хамид повторил этот приказ уже в десятый раз.

Это ни капли не помогало: зелень, бьющий в глаза бесконечный дождь — все это сводило на нет любые попытки найти ловушки. Даже винтовками простукивали каждый шаг, и все равно то тут, то там кто-то да попадался. И когда неожиданно прозвучали выстрелы, заставив сразу несколько солдат рухнуть, Ахмет только обрадовался.

Наконец-то этот бесконечный ад закончился. Наконец-то честный бой!

* * *

У нас было тринадцать винтовок. Две изначально входили в экипировку нижних чинов, еще одну я подобрал в «Призрачном огне» и десяток достался от первой побитой команды турок. Еще было три пистолета — мой, Жарова и Юлии — и револьвер, из которого нас чуть не пристрелили. Не очень много против сотни врагов, но часть склона размыло дождями, и теперь подобраться к нам можно было только по камням, так что… Нужно просто держать