переговоры пришел кто угодно кроме меня, а еще они точно не сумеют спрыгнуть со скалы на крыле-парашюте. Вот такой у нас безумный план. Я тяну время, они спускаются по склону, а потом я спрыгиваю сверху — с прояснившимся небом шансы направить полет в нужную сторону были даже неплохими. А потом всего-то и останется, что побегать по лесу, пока не придут наши. В том, что они придут, и быстро, никто не сомневался ни мгновения.

«Не умирай. Любой ценой!» — тихий шепот Юлии Вильгельмовны до сих пор стоял в ушах. Умеет она быть ласковой, а через секунды снова превращаться в воина.

— Отпустите хотя бы девушку, а офицеру дайте возможность умереть с оружием в руках… — я продолжал торговаться. — В конце концов, я их сам могу пристрелить, чтобы не мучились, если другого выбора не останется!

— Я не буду никого отпускать, пока ты не сдашься.

— А я не буду сдаваться, полагаясь на твое слово…

Переговоры начали заходить в тупик. Кажется, еще пара криков, и мне надо будет идти на новую уступку. И в этот момент все тот же ветер донес до меня перестук скользящих по камням сапог, а потом бьющее по нервам…

— Не двигаться, — на английском.

Я сразу же вспомнил молодого европейца в гражданском, который сначала вился рядом с турецким командиром, а потом куда-то исчез. И вот теперь понятно куда.

— Отпусти их! — я сделал шаг к слону. — И я сдамся тебе.

Мне бы хоть немного английской предприимчивости, когда надо, и все еще можно будет исправить. Пока мы живы, шанс еще есть.

Еще один шаг… Плевать, что турки тоже все поймут. Главное, я теперь видел горящие глаза стоящего внизу англичанина. А еще видел Жарова и Юлию: они висели как раз посередине склона, метрах в тридцати от земли. Ни вверх, ни вниз, ни в сторону.

— Нельзя сдаваться, Григорий Дмитриевич. Ваши же слова: если начал, то иди до конца, — Жаров задрал голову, а потом потянулся к заткнутому за пояс пистолету.

— Нет! Не надо!

Естественно, меня никто не послушал. Жаров не остановился, англичанин сразу выстрелил, и тело в темно-синем мундире полетело вниз. Прямо на острые пики точно так же упавших камней.

— Не делайте глупостей, — на мгновение показалось, что сквозь наигранную растерянность на лице англичанина мелькнула довольная улыбка. — Сейчас сюда спустится девушка, потом вы, Григорий Дмитриевич, и мы закончим это дело к общему удовольствию.

— Гриша… — а вот теперь заговорила Юлия. Она смотрела только на меня, бледная, решительная, настоящая. Меня пробила дрожь, что-то кричали османы, но я слышал и видел только ее.

— Не надо, — я просил.

— Ты не сдашься! Не ради меня!

— Не надо! — я заорал.

Внизу что-то лепетал англичанин, но кто будет его слушать.

— Живи! Борись! А я люблю тебя! — девушка на мгновение прикрыла глаза, словно даже ей не хватало решимости, а потом, продолжая смотреть на меня, прыгнула спиной вниз.

Тут же раздался выстрел — это англичанин попытался достать меня, поняв, что по-хорошему мы больше не договоримся. Я отшатнулся — мимо — а потом, словно кукла, двинулся в пещеру. В этот момент внутри меня что-то заледенело и умерло навсегда. Что-то кричали турки — кричали, но не шли вперед. И я спокойно, почти без спешки, разобрал и расправил заранее скрепленные куски обшивки «Призрачного огня», а потом разбежался и прыгнул. Тоже раскинув руки в сторону…

Ветер свистел в лицо, море шипело ударами волн, словно предлагая все бросить, но меня попросили… Я отпустил парашют, ловя поток воздуха и отворачивая еще больше в сторону, чтобы меня было не подстрелить с вражеской позиции. Потом еще один разворот, и на этот раз я направил полет в сторону бухты. На берегу суетились красные фески, но мне было не до них. Я сразу нацелился на корабль. На тонком куске ткани управлять полетом было непросто, но я действовал словно робот. Точная посадка, а потом пять пуль из револьвера прямо по лбам турок, что попытались меня схватить.

Остальные спрятались в кубрике — глупцы. Только подарили время, чтобы перезарядиться, а потом я разобрался и с ними. Двенадцать человек, турецкий командир оставил на своем шлюпе чуть больше взвода. Решил, что ему больше понадобятся люди на берегу. Зря! Еще человек пятьдесят плыли ко мне на лодках, но это они поспешили. В одиночку зарядить и навести пушку — сложно, но возможно. А вот выжить после залпа картечи в упор на открытой лодке — шансов нет вообще.

Так я сначала разобрался с теми, кто пытался добраться до корабля, а потом навел пушку на лес, где должны были находиться осадившие нашу пещеру османы, и начал палить уже туда. Вечером, когда к кораблю можно будет подобраться незаметно, они получат свой шанс. А пока — я словно заведенный таскал порох, ядра и стрелял-стрелял-стрелял. За тот вырезанный форпост, за рядовых Заботова и Акчурина, за поручика Жарова и за… Юлю!

Я этого не видел, но по лицу без остановки текли слезы, оставляя тонкие следы в черной копоти, покрывающей меня все больше и больше.

* * *

Звено Лешки Уварова вылетело за капитаном, как только буря хоть немного утихла. Летели с усилением в виде десантников Степана — наверно, лишнее, но казак все эти дни ходил хмурый, словно туча, и наотрез отказался оставаться на берегу.

— Предчувствия у меня черные, — сказал он Уварову, и тот только кивнул.

Потом был полет: всего пятьдесят минут, но «Чибисы» потрясло и покидало из стороны в сторону больше, чем за рывок от Босфора. Кого-то из молодых пилотов даже стошнило, но они все равно летели, а потом увидели остров. И стоящий рядом с ним турецкий шлюп, палящий по лесной зелени из пушек.

— Четыре дня, — до Лешки через трубку долетел тихий шепот Степана. — Они тут четыре дня были. Одни против пары сотен человек. Если бы их не заметили еще, были бы шансы, а так…

— Но корабль стреляет! — возразил Лешка.

И это действительно было важно. Если враг по кому-то бьет, пусть редко, словно вместо артиллеристов у него какая-то инвалидная бригада, но бьет, значит, есть по кому, значит, наши еще живы!

Лешка поднялся чуть выше, чтобы побыстрее оказаться на месте, но неудачно. Наоборот, напоролся на встречной поток ветра и начал