в пушку. В итоге солдата просто откинуло назад изломанной фигурой, и он умер, еще даже не коснувшись земли.

— Все на позиции! Сейчас попрут!

Хотелось ругаться, но я уже схватил свои винтовки и пополз вперед. Увидев смерть одного из защитников, турки просто обязаны были попробовать нас дожать. И действительно, почти все, кто окопался на ближней позиции, вскочили и бросились к нам. Тридцать человек — мы успели подстрелить десятерых. Очень помог револьвер, который я разрядил практически в упор, а потом отбросил назад и со штыком наперевес бросился вперед.

Втроем — я, Жаров и оглядывающийся на погибшего товарища Акчурин — почти полностью закрыли проход к пещере. Тут бы вражескому командиру приказать своим остановиться и дать залп, но, кажется, нам повезло, и перед нами оказались новобранцы, которым просто хотелось поскорее добраться до нас. Я видел перекошенные лица, они что-то кричали, а я молчал — дыхание нужно, чтобы бить.

Удар, минус один. Может, и выстоим? Но потерявшийся Акчурин почти сразу пропустил укол турецкого штыка. Проклятье! Я, не думая, врезал еще одному турку. Возможно, это последний, кого я смог достать. Если кто-то решит ткнуть меня сбоку, я даже этого не увижу. Но… Тут Акчурин поднялся. Обычно молчаливый татарин что-то заорал, а потом, прыгнув сразу на двух турок, утащил их вместе с собой вниз по склону.

— Ура! — Жаров прыгнул вперед.

Ну, и я за ним. Турки растерялись, а мы кололи. Потом сзади присоединился грохот револьверных выстрелов — это Юлия Вильгельмовна успела заново набить барабан — и враг побежал. И мы тоже, только назад… Потому что снова заработали пушки и снова начали собираться рядом с пещерой вражеские солдаты. Еще и дождь затих, словно задумав закончиться. А ведь если все вокруг подсохнет, то к нам можно будет подобраться с любой стороны.

Я осмотрел себя, потом Жарова и Юлию Вильгельмовну. Ран не было. Чудо после такой мясорубки, словно кто-то с небес присматривал за нами. Я сжал руку девушки, ее потряхивало… А сейчас еще и пушка снова должна ударить. Но выстрела не было — вместе этого с границы леса раздался громкий каркающий крик.

— Рус! Выходи, рус! Сдавайся, и, я обещаю, твои друзья умрут не больно.

Глава 18

Доктор Спенсер стоял рядом с Ахмет-Хамидом на границе леса. Сегодня он решил подняться и посмотреть, как защищаются русские, и увиденное его впечатлило. Их было пятеро, но они сдерживали почти полную роту. Двое погибли, осталось трое, из них одна женщина, но турки все равно не решались атаковать.

— Может, стоило предложить не смерть, а жизнь для его друзей? — спросил доктор у турецкого эфендика.

— Он знает, что я никого не отпущу живым, — турок стоял каменной статуей.

Кажется, таких потерь он не ожидал. Он что, из-за них так переживает? Кого волнует лишняя сотня османов, если удастся захватить такого пленника.

— Надеюсь, вы понимаете, что капитан будет нужен Лондону живым, — напомнил доктор, и турок даже как будто кивнул, но…

В этот момент из пещеры, где русские прятались от обстрела, показалась фигура со вскинутой головой. Капитан сам вылез, понимая, что кого-то другого могут и сразу подстрелить.

— Чтобы у вас не было соблазна закончить переговоры слишком агрессивно, — русский кинул на пару шагов от себя скрученный в несколько раз кусок ткани, набитый порохом. Его фигуру тут же частично скрыли клубы дыма. Значит, он все-таки боится? Или нет?

— А теперь, — капитан продолжал, — мне хотелось бы все же получить гарантии, что мои друзья не умрут — даже без мук — а будут отпущены. И не надо мне клясться, я знаю, что даже имя Аллаха можно произнести всуе, а потом просто выполнить каффарат и жить дальше.

Доктор мысленно кивнул. Его тоже поражало это двуличие османов: вроде бы священная клятва, но искупление за нее — накормить десять бедняков своей лучшей едой — сущая мелочь. Возможно, это имело смысл раньше, но не сейчас, в новое время… С другой стороны, протестантские священники тоже были готовы простить любой грех. Так есть ли разница?

— Нет! — эфендик тоже гордо вскинул подбородок. — Твои друзья умрут, это не обсуждается. В твоих силах только дать им покой. Или…

Турок удачно рассчитал момент — как раз к нему подбежал один из солдат и притащил отрезанную голову упавшего русского. Неизвестно, был ли он к тому моменту еще жив, но выколотые черные глазницы и капающая из криво перерубленной шеи кровь выглядели неприятно.

Доктор видел и не такое, но сейчас ему почему-то не хотелось смотреть, как гордого русского офицера в итоге сломают. Нет у него выбора. Отдать жизни своих спутников самому сейчас, смотреть, как они умирают, потом — какая разница? И эфендик не просто говорил: по его приказу лучшие разведчики, пользуясь очистившимся небом, лезли на скалу, чтобы спрыгнуть к убежищу русских сверху.

Бессмысленно, а этот капитан стоит и пытается делать вид, будто от него еще что-то зависит. Капитан Щербачев — и бессмысленно? Доктор Спенсер достаточно слышал об этом человеке, чтобы понять — тут что-то еще. Зачем тянет время Ахмет-Хамид, понятно. А зачем то же самое делает русский? Разве что…

Доктор положил руку на пояс, вытащил пистолет, а потом аккуратно двинулся вправо, чтобы разглядеть, что там творится на дальних склонах. Конечно, русский кидал свою дымовую бомбу в другую сторону — но разве не мог он учесть ветер, который снесет пороховой туман к скале и скроет часть ее крутого склона от глаз наблюдателей? Такая хитрость вполне была бы в его духе. С каждым шагом доктор все больше верил в свою догадку и бежал все быстрее. Возможно, стоило позвать подмогу… Но он был уверен, что и так справится.

* * *

Как же сильно пробивает ветер после дождя. Кажется, от каждого порыва что-то внутри тебя замерзает. С другой стороны, в такие секунды совсем не думаешь о сотне винтовок, что ловят любое твое движение. Слева раздался грохот сорвавшихся камней. Словно гром для меня, но, кажется, никто из турок даже не дернулся. Ветер опять сыграл на моей стороне, унеся звуки в другом направлении, а значит, можно продолжать.

Тянуть драгоценные секунды, пока Юлия с Жаровым разматывают скрученные из оснастки «Призрачного огня» канаты и спускаются по склону. Как же они не хотели… Но пришлось! Вряд ли бы турок понял, если бы на