– Вы сами видите, молодой человек, что характер у моей дочери далеко не сахар, – мать расплылась в самодовольной улыбке, от которой Ян невольно содрогнулся, – очень трудно с ней бывает найти общий язык. Вечно нелепые обиды, претензии…

– Света, зачем ты так? – спросил Бахтияров осторожно.

Ян тоже хотел бы знать, зачем родная мать возводит на дочь напраслину. Собираясь в гости, он предполагал, что его унизят и изгонят, не слишком радовался этой перспективе, но понимал, что это разумная стратегия родителей, желающих спасти дочь от нежелательного брака. Но к тому, что Соню в ее собственном доме собственная мать начнет выставлять неуравновешенной алкоголичкой, Ян оказался не готов.

Впрочем, разгадка не заставила себя долго ждать:

– Я действую в интересах Софьи! – будущая теща выпрямилась, как на партсобрании. – Молодой человек должен знать, на что идет, потому что мне совершенно не хочется через год заниматься ее разводом!

– Спасибо, можете не трудиться, я знаю Соню не первый год.

Дальше началась какая-то абсурдная инсценировка, в которой Ян не уловил ни логики, ни смысла, и зачем в принципе все это делается, тоже не понял.

– Боже мой, какое пещерное хамство, – с этими словами Сонина мать в изнеможении откинулась на спинку стула, так что Ян испугался, что она упадет в обморок, и поскорее вскричал, что не хотел ее обидеть.

Когда в комнату вошла Соня с тарелкой бутербродов, мать вдруг отшатнулась и закричала:

– Умоляю, держи себя в руках! Мы не одни дома.

Пожав плечами, Соня поставила блюдо на стол.

– Все в порядке, мама.

– Ах, боже, мне показалось, ты в истерике и хочешь запустить в нас этим блюдом!

– В мыслях не было.

– Ох, Соня, если бы я не знала за тобой эту привычку швыряться в ярости предметами…

Остро чувствуя, насколько неуместно здесь его присутствие, Ян нащупал в кармане сигареты и сказал, что пойдет на лестницу покурит. Выходя из комнаты, он взял Соню за рукав и потянул за собой.

– Поехали, – сказал он, сделав несколько глубоких затяжек.

– Куда?

– Ко мне. Собирай вещи, увезу тебя из этого адского дурдома!

Она улыбнулась:

– Это мой дом вообще-то.

– Сонь, я не знаю, как ты тут выдержишь еще три месяца, если я час посидел, и меня трясет, будто я к трансформаторной будке прислонился.

– У тебя просто иммунитета нет.

– И не особо хочется, если честно. Поехали, Сонь?

– Ян, мы уже решили, что до свадьбы я останусь дома.

– Но я тогда еще не был знаком с твоей маман.

Соня вздохнула:

– Ян, она хороший человек.

– Правда?

– Да, хороший. Только не очень здоровый, – Соня покосилась на входную дверь и понизила голос: – Я тебе не хотела говорить, но у них с папой был еще ребенок, он родился больным и умер в два года. С тех пор маму будто подменили.

– Сочувствую, но ты в чем виновата?

– Когда это случилось, я была уже достаточно взрослая, двенадцать лет. Сам знаешь, в эти годы жизнь бурлит и манит, трудно отказаться от нее и целиком посвятить себя горю. Наверное, мама до сих пор не может мне этого простить, и, в общем, это даже хорошо, потому что ненависть ко мне спасает ее от депрессии.

– Так ей к врачу надо.

Соня засмеялась:

– Ну ты молодец, Ян, придумал! Будто не знаешь, что такое встать на учет в психдиспансере!

– Слава богу, пока нет.

– Помочь тебе большой вопрос, что помогут, но что поставят жирный крест на карьере как твоей, так и членов твоей семьи, – это с гарантией.

Ян вздохнул и обнял Соню за плечи. Когда-то она говорила, что мама заместитель директора какого-то полудохлого НИИ. Понятно, что никто бы не позволил ей занять такую должность, если бы она имела в анамнезе психическое заболевание. Да, депрессия не шизофрения, но в подобные тонкости не вникают, когда идет борьба за кресло руководителя. Тут противоборствующие стороны пускают в ход любые аргументы, каждое лыко в строку, от аморалки до промаха двадцатилетней давности, а официально подтвержденное психическое расстройство – это очень крупный козырь. Побивает практически любую карту. И будем реалистами, с таким грузом, как душевнобольная супруга, сам Бахтияров тоже не взлетел бы высоко в административные выси. На международные конференции точно бы его не пускали, мало ли… Вдруг супруга настолько обезумела, что ведет с ним антисоветские разговоры, а он мотает на ус.

Да, пожалуй, слишком от многого пришлось бы отказаться семье Бахтияровых ради рецепта на антидепрессанты, но почему на эту психиатрическую амбразуру должна бросаться Соня и затыкать ее клубками своих нервов?

Маму, конечно, очень жаль, но есть один маленький противный нюанс. Если человек болен психически, то он одинаково болен и дома, и на работе. Галлюцинации посещают везде, где им только вздумается, и впадает в ярость или депрессию человек тоже в любом месте, потому что это зависит не от его воли, а диктуется болезнью.

Настоящее психическое заболевание, если оно не корректируется грамотной терапией, сотрудники замечают безо всяких справок. Ну день ты обманешь, ну два, но не двадцать лет. Люди, особенно умные и образованные, а других в НИИ не водится, поймут, что с тобой что-то не так, и, может, и будут терпеть твои особенности на низовой должности, но руководить собой точно не позволят. Значит, если мама Сони добралась до места заместителя директора, то на работе точно может держать себя в руках. Так почему бы, черт возьми, не использовать этот полезный навык в отношении дочери? Почему свою злобу, ярость и боль обязательно надо вымещать на самых близких и уязвимых людях?

– Поехали, – повторил Колдунов, глубоко затянувшись, – помиришься потом, с безопасного расстояния.

Соня грустно улыбнулась:

– Нет, Ян. Да я на нее теперь и не сержусь, после того, как пожила отдельно. Начинает иногда подкатывать, но я сразу говорю себе, что это горе и болезнь, а не она сама. Сегодня она, конечно, особенно в ударе, но поверь, пожалуйста, что не всегда так, другие дни тоже бывают. Просто видишь, грядут перемены, она волнуется, хочет, чтобы для меня было лучше…

– Ну не знаю, тебе виднее, конечно, но я бы не вынес.

– Три месяца осталось, совсем чуть-чуть. Потерпим, ладно?

– Почему ты говоришь о себе во множественном числе? Я, между прочим, пойду домой, к Константину Петровичу, а ты останешься все это разгребать.

У Сони вдруг сделалось холодное лицо:

– Ян, ты меня прости, пожалуйста, но я люблю маму и папу и не позволю тебе говорить о них в таком тоне.

– Извини.

Наскоро простившись с Сониными родителями, Ян уехал,