бы другие девушки, я бы слова не сказал, но Надя и Оля обе заслуживают серьезного отношения, – взгляд Яна сделался холодным и строгим, почти как у отца.

– Да я знаю, знаю.

– Это же не мелодрама, где одна идеал, а другая мразь конченая и герою остается только выбрать между добром и злом.

– Хватит уже.

– Константин Петрович, надо решать, пока вы не наделали безвозвратных глупостей, и я вам это говорю не как блюститель морали, а как человек, бывший на вашем месте и знающий, как оно тяжело.

Возразить было нечего, Костя молча дожевал бутерброд, допил чай и отправился к себе, где рухнул на кровать и уставился в потолок, низкий, серый и с грубым стыком бетонных плит посередине.

После женитьбы на Оле в его жизни не останется места таким потолкам. Его ждет красивая нарядная квартирка с красивой нарядной женой, а за порогом – блестящее будущее, жизнь, к которой он стремился с детства.

Нади, правда, в этой жизни не будет. Совсем. Еще год, пока длится его аспирантура, им придется видеться на службе, обмениваться сухими приветствиями, а потом он уйдет с кафедры на хорошую должность, которую подготовит ему тесть, и постарается как можно скорее забыть девушку, рядом с которой был счастлив, и такого себя, каким он становился только рядом с нею.

И забудет, потому что настоящему человеку должно быть хорошо с самим собой.

Руку и сердце, придумали же… Руку да, а сердце он оставит себе и не позволит никому им распоряжаться.

Пока еще можно закончить отношения с Надей, не чувствуя себя подлецом, раз они еще не были вместе в физическом смысле.

Ян прав, чем дольше тянуть, тем больнее рвать, он привязывается к Наде все сильнее не просто с каждым днем, а с каждым часом.

А если не подвергать себя муке расставания?

Ведь с Олей они, в сущности, и не общались, родительское соглашение не сделало их близкими людьми. Ему абсолютно все равно, что есть она, что нет, и все эмоции, если он расторгнет помолвку, сведутся к легкой неловкости и чувству вины, которые, наверное, утонут в океане облегчения, что ему не надо жениться на чужой и чуждой женщине.

Костя покосился на часы. Прямо сегодня можно позвонить Оле, назначить встречу на завтра, на которой сообщить, что так мол и так, обстоятельства изменились.

И все, можно делать предложение Наде.

Главное, что необходимо сделать перед этим ответственным шагом, это понять, что, кроме Нади, в его жизни не будет больше ничего. Ни отца, ни связей, ни блестящей карьеры, к которой он в своих мыслях уже привык и не представлял, что можно построить судьбу иначе.

Ничего не будет, кроме этой комнаты, из которой его в любой момент могут турнуть, и кандидатского диплома, который тоже не факт, что позволят получить.

Друзей тоже не будет таких, которыми можно гордиться и с которыми по-настоящему интересно проводить время. Останется только Ян Колдунов, да и тот, кажется, просто терпит его соседство, ибо худой мир лучше доброй ссоры, и быстро потеряется, когда они разъедутся.

Как ни цинично это звучит, но Оля вращалась в более высоких кругах, чем Костя и Соня, к ним она снисходила, а настоящие друзья у нее были рангом повыше. Женившись на ней, он войдет в круг молодой элиты, в то время как с супругой-медсестрой его перестанут привечать даже нынешние товарищи.

Надя – шаг вниз по социальной лестнице, надо это четко понимать. Не потому, что она какая-то ущербная, нет, просто мир устроен так, и с этим приходится считаться.

Всю ночь Костя промаялся в кровати как на горячей сковородке.

То женитьба по расчету представлялась единственным выходом, то он с болью понимал, что не в силах отказаться от Нади.

Был вариант рискнуть и рассказать Наде все как есть и предложить роль любовницы. Брак с Олей – чисто деловая сделка, необходимая для карьеры, а у них с Надей такая сильная любовь, что ничего страшного, если она останется тайной.

Но это независимо от Надиного ответа перечеркнуло бы все хорошее, что было между ними.

Утром он покружил возле телефона, но малодушно отложил решение на сутки, сильно подозревая, что по истечении этого срока отложит еще на одни, и поехал на службу.

Надя сегодня не работала, и Костя с горечью понял, что будет скучать по ней даже сильнее, чем воображал ночью.

По плану в отделении были практические занятия с докторами, проходящими курс повышения квалификации, в их группе нашлась парочка активистов, оттеснившая Костю от операционного стола. Обычно он отстаивал свое место первого ассистента, а сегодня покорно встал на крючки и всю операцию размышлял, радостны ли величие и достаток, если дома тебя ждут со светской любезностью и нет доверия и тепла, и какая вообще это странная штука – человеческое тепло. Оно не выражается словами, не доказывается поступками, вообще никак не проявляется материально, но ты сразу понимаешь, когда его нет.

Так и не придя к однозначному выводу, Костя решил, что сутки слишком маленький срок и абсолютно необходимо отложить решение до соревнований по ориентированию. Он просто не имеет права расставаться с Надей сейчас, перед состязаниями, которые для нее оказались так важны! Пусть она сначала порадуется победе, а потом уж…

По заведенной практике он заехал домой, переоделся в спортивный костюм и отправился бегать в парк возле Надиного дома.

Не успел он сделать полкружочка, как появилась она, в своих красных шароварах и брезентовой ветровке, белой от старости. Увидев ее, Костя обо всем забыл и вообще перестал понимать, как мог в здравом уме хотеть с ней расстаться. «Это все ночные кошмары», – решил он.

Сегодня папа Женя отбыл на сутки, оставив им тренировочное задание, и Костя с Надей честно побежали по маршруту, но вдруг дождик, с утра довольно убедительно накрапывавший, зарядил всерьез.

– Зайдем ко мне, переждем, – сказала Надя.

Костя замялся. Он еще ни разу не бывал у Нади дома.

– Пойдем, – она взяла его за руку, – а то промокнем, простудимся и вообще никуда не побежим.

«А и ладно, – решил Костя с мрачной обреченностью, – пусть все случится сейчас. Сделаем, и обратного хода уже не будет. Уже буду я стоять не перед выбором, а перед необходимостью, а там как-нибудь и утрясется все с папой. И с карьерой, в конце концов, не на помойке же я себя нашел. Сам пробьюсь. Все пробились, и я пробьюсь».

Надя жила в панельной пятиэтажке с узкой лестницей и непременной теплой вонью