Ортигоса протянул руку, и его читательницы наперегонки бросились пожимать ее. Та, что до сих пор молчала, едва сдерживала слезы. Мануэль, поддавшись внезапному порыву, обнял ее. Женщина разрыдалась.

— Подумаете еще, что я глупая гусыня, — пробормотала она, всхлипывая и икая.

— Да нет, что вы. Я глубоко тронут. Большое спасибо за то, что читаете мои книги и рекомендуете их другим.

Слезы снова покатились по лицу поклонницы творчества Мануэля. Кузина обняла ее, не переставая говорить:

— Очень жаль, что мы не знали о вашем визите, иначе принесли бы все ваши книги и попросили подписать. Но, может быть, вы еще когда-нибудь приедете…

— Не знаю, — уклончиво ответил писатель, глядя в сторону.

Лукас пришел ему на помощь:

— Достаточно, хватит досаждать Мануэлю; он приехал не для того, чтобы раздавать автографы. — Взял Ортигосу за руку и двинулся дальше.

— Они вовсе не досаждают, — возразил писатель, и женщины снова заулыбались.

— Может быть, сфотографируемся на память? — предложила та, что по большей части молчала.

Не обращая внимания на недовольный вид Лукаса, Мануэль встал между женщинами и сделал снимок на телефон одной из них — сами читательницы были слишком взволнованы и не могли справиться с задачей. Они распрощались. Мужчины двинулись дальше, а женщины стояли на том же месте, держась за руки, улыбаясь и глядя им вслед. Писатель и священник шли молча, пока не удалились на достаточное расстояние, чтобы никто их не услышал. Ортигоса заговорил первым:

— Ты прав. Ногейра не владеет полнотой информации относительно поведения Франа в ту ночь. Лейтенант мог решить, что младший сын маркиза исповедовался, чтобы уйти в мир иной с чистой совестью. Многие из тех, кто собирается покончить жизнь самоубийством, предварительно приводят в порядок свои дела.

Лукас кивнул:

— Да, но они делают это не ради заботы об окружающих. Тем, кто лишает себя жизни, не хватает эмпатии, они не могут справиться с обстоятельствами и наладить контакт с другими людьми. Фран же переживал по поводу родных и чувствовал свою ответственность за них. Что бы ни было у него на уме, он не бежал от проблемы, а пытался ее решить. Да, мне, к сожалению, встречались те, кто задумал самоубийство, но они вели себя совершенно по-другому. Ведь мы еще целый час общались с Франом после исповеди… — Священник помолчал, вспоминая. — Говорили о покойном маркизе, об Альваро и Сантьяго, о счастливых детских годах, смеялись над нашими проказами. После смерти отца Фран задумался о том, как важно, чтобы близкие были рядом. Когда рука старого маркиза выскользнула из его ладони, он понял, что перестал быть чьим-то сыном и остался один. И в тот же момент увидел Элису и ее слегка увеличившийся живот, где рос их ребенок, — и осознал, что все изменилось. Пришла пора стать отцом и держать своего малыша за руку. Когда я уходил, Фран с аппетитом поедал бутерброд, а на лице его было такое выражение, будто он начинает новую жизнь.

— И как ты объясняешь его смерть?

— Версию о самоубийстве я точно отметаю.

— Несчастный случай? — Мануэль вспомнил теорию Ногейры. — Фран искал утешения и способа облегчить страдания, ошибся, рассчитывая дозу…

— Нет. Ты его не видел, а я был там. Фран сказал, что еще немного посидит в церкви, а потом погасит свечи и запрет дверь.

— Полагаешь, что кто-то мог…

— Я не могу этого утверждать, — веско сказал священник. — Хотя то, о чем мне рассказал младший сын маркиза на исповеди, дает основания полагать, что ему могла грозить опасность.

— Какие-то проблемы, связанные с семьей?

Лукас кивнул.

— А кому-то еще об этом было известно?

— Не знаю, но полагаю, что те, о ком шла речь, могли узнать, что Фран в курсе.

— И что же это за люди? — не выдержал Мануэль.

— Я не сказал бы тебе, даже если б знал. Как ты не понимаешь, что я не могу нарушить тайну исповеди? — Голос священника звучал негодующе. — Но Фран мне ничего не сказал.

— Я думал, что когда каешься…

— Это же не допрос. Человек хочет снять груз с души, что непросто. Иногда приходится встречаться несколько раз. Младший сын маркиза не исповедовался много лет, поэтому я решил не давить на него, особенно учитывая, что Фран наконец стал на путь истинный. Я думал, что у нас впереди еще много времени. — Лукас помолчал. — В любом случае — хотя это только мое мнение — он еще не принял решение, лишь поделился опасениями, что может произойти нечто ужасное. Но Фран не был до конца уверен — возможно, поэтому и не торопился делиться подробностями.

— Что было потом? Ты ушел, а юноша остался один?

— Ну… — Священник явно колебался.

— Что?

Лукас как будто пытался решить, открывать Мануэлю всю правду или нет. Писатель ждал, что сейчас получит ключ к разгадке тайны.

— Я пошел к выходу по темной тропинке между деревьями, подсвечивая дорогу фонариком в мобильном телефоне, а потом услышал шум, обернулся и увидел, как кто-то входит в церковь.

— И кто это был?

— Не знаю. Я уже был достаточно далеко, вокруг стоял мрак, а фигура, озаряемая светом свечей, лишь на секунду показалась в дверях и исчезла внутри.

— И все-таки ты знаешь, кто это, — настаивал писатель.

— Я не уверен, поэтому и предпочел ничего не говорить.

— Кто же? — наседал Ортигоса. — Скажи мне.

— Думаю, что это был Альваро.

Мануэль застыл на месте.

— В этом нет ничего странного, — поспешил объяснить Лукас. — Я уже говорил, что Альваро был очень озабочен состоянием брата. Когда на следующее утро мне сообщили о смерти Франа, я вспомнил, что кого-то видел. Но чем больше думал об этом, тем меньше был уверен. И в конце концов решил промолчать.

— И?..

— Я задал вопрос Альваро.

— Ты спросил у него?

— Да. Он сказал, что той ночью не приближался к церкви. Я решил, что ошибся. Не знаю, кто это был, но я принял его за Альваро, вот и всё.

— Он заявил, что не ходил в храм, а ты поверил.

— Альваро никогда не врал.

— Прости меня, Лукас, но, исходя из своего опыта, я сочту это неудачной шуткой.

Священник проигнорировал это замечание.

— Я рассказал Альваро, что Франа беспокоило нечто связанное с семьей. В другой ситуации я не сделал бы этого, но юноша только что скончался, Альваро стал главой семьи и… в общем, надо было ввести его в курс дела. Он внимательно слушал, и по его реакции я понял, что он догадывается, о чем речь.

Мануэль повернулся лицом к Лукасу и остановился, твердо решив выжать из него все, что