– Помилуйте, Лизонька, – вытаращился он на меня, – когда еще думать о браке, как не теперь? Самый подходящий возраст. Это Фаине Алексеевне уже можно про это не думать, ей самое время думать о богах, хе-хе, если вы понимаете, о чем я.

Думать о богах мне не хотелось, более того – не хотелось думать вообще, поскольку внезапно я ощутила дикую усталость, которая связывала и тело, и мысли и оставляла одно-единственное желание – спать. Внезапно крылья носа Александра Николаевича дернулись, словно он к чему-то принюхивался, а сам он уставился на меня довольно-таки возмущенно. Интересно, у оборотней нюх в человеческом облике лучше, чем у обычного человека, и если да, что такого унюхал Рысьин? Можно ли вообще унюхать вмешательство бога? Или то, что рядом со мной был представитель другого клана? Наверное, в его представлении я вся пропахла Хомяковыми. Не самый приятный запах для Рысьиных. Или, напротив, хищников привлекает запах возможной жертвы? Хотя… В дуэли между Рысьиным и Хомяковым победил Хомяков, поэтому кто тут жертва, однозначно не скажешь.

– Не думаю, что Фаина Алексеевна нуждается в вашем мнении, о чем ей думать, – холодно заметил Владимир Викентьевич.

– Донесете ей, да, Звягинцев? – окрысился Александр Николаевич, становясь похожим на мелкого агрессивного грызуна. Ох, измельчали Рысьины, как я погляжу. Этак скоро придется их в Крысиных переименовывать. – Ну и доносите. Не боюсь ни вас, ни вашу княгиню.

– Помилуйте, Александр Николаевич, она и ваша княгиня, честно получившая свое место, как бы вам ни хотелось доказать обратное.

– Еще скажите, что она – самый достойный представитель клана.

– И скажу.

– И поэтому Лизонька живет сейчас у вас на положении бедной родственницы, а не со своей бабушкой? – победно спросил Рысьин. – Бабушка вышвырнула несоответствующую внучку из клана и даже не задумалась.

– А вы хотите подобрать и обогреть? – поинтересовалась я, невинно похлопав ресницами, чтобы собеседник не заподозрил издевку.

– Разумеется, милая. Рысьины своих не бросают, что бы там ни думали некоторые дорвавшиеся до власти представительницы клана. А вы наша, рысьинская.

Он гордо вскинул голову и расправил плечи, наверняка представляя себя истинным князем или, как вариант, позируя в мыслях для памятника. Памятник получился бы великолепный. Особенно конный. Особенно во втором облике. Воинственно сидящая на седле рысь с распушенными усами и эффектно торчащим хвостом. Или не особо эффектно: все же хвосты рысям достались в несколько урезанном варианте.

– Спасибо за ваше предложение, Александр Николаевич. Я непременно его обдумаю, – решила я прекратить этот фарс.

– Да что тут думать? – удивился он. – Собираете вещи да переезжаете к нам. Впрочем, можете и не собирать: мы вам купим все новое. Поехали, Лизонька, прямо сейчас поехали.

Он попытался меня по-отечески приобнять, но я увернулась, пусть и несколько неловко. Желание куда-нибудь прилечь становилось невыносимым и сковывало движения если не полностью, то довольно сильно.

– Прямо сейчас, Александр Николаевич, я иду спать. Я очень устала за сегодня. Всего хорошего.

– Как спать? Без ужина? Владимир Викентьевич, что вы с бедной девочкой сегодня делали? – обрушился Рысьин на целителя. – Это прямое нарушение вашего целительского долга. И опекунского.

От него разило возмущением, от целителя – уверенностью в своей правоте и силах. А я решила, что они и без меня разберутся, тем более что сказала чистую правду: я настолько вымоталась, что казалось: положу голову на подушку и усну сразу. Мысли о несделанной домашней работе на завтра я успешно поборола, решив, что встану пораньше и непременно все сделаю. Наверное. Но сейчас я точно ничего не смогу сделать: мысли в голове путались, а глаза закрывались.

Раздевалась я, особо не замечая, что делаю, в постель залезла со смешанными чувствами облегчения и наслаждения. Прижалась к подушке, но уснуть не успела: прибежала горничная с куском пирога и стаканом горячего молока.

– Завтра, все завтра, – бросила я ей, не открывая глаз.

– Владимир Викентьевич сказал, что вам непременно нужно поесть перед сном.

Я приоткрыла один глаз. Горничная стояла с таким лицом, что не возникало ни малейшего сомнения: спать не даст, пока предписание целителя не будет выполнено от и до. Я со вздохом села. Второй глаз упорно не открывался, но мне и одного вполне хватало. Что там одного – я и с закрытыми глазами не пронесла бы мимо рта. Я механически жевала, запивая молоком, желая только одного: чтобы еда закончилась как можно быстрее. Кусок пирога был не слишком большим, так что мое желание вскоре удовлетворилось. Я вручила пустой стакан горничной и рухнула на подушку, почти сразу провалившись в сон.

Проснулась я посреди ночи оттого, что запуталась в ночной сорочке, которая внезапно оказалась просто огромной. С трудом из нее выбравшись, я уютно свернулась клубком поверх одеяла в надежде доспать оставшиеся часы. Я свернулась клубком?! В испуге я подпрыгнула… на всех четырех лапах… покрытых блестящим пушистым мехом. Мама дорогая! Я закрутилась волчком, пытаясь одновременно рассмотреть себя со всех сторон. Рассмотреть не получалось, но одно было бесспорно: выгляжу я сейчас совсем не как человек, вряд ли люди ходят на четырех конечностях, покрываются шерстью и имеют сзади короткий хвост. В голове метались панические мысли о том, что вечерний пирог наверняка был с добавками и Владимир Викентьевич избавился от меня довольно элегантно: убить не убил, но из игры вывел наверняка. Но я-то не хочу быть пушистой неведомой зверушкой, я хочу быть человеком. Уверенно хочу. И, словно в ответ на мое желание, шерсть начала втягиваться, конечности – удлиняться, терять похожесть на звериные и становиться уже человеческими руками и ногами. Заняло это миг, боли не было, лишь странные ощущения, похожие на щекотку, скорее приятную. Я недоверчиво повертела перед глазами рукой. Она была привычной, и вообще никаких следов от недавнего превращения не наблюдалось, пусть и видела в темноте я куда хуже, чем пару мгновений назад. Подскочив с кровати, я подошла к зеркалу, но и там не заметила ничего отличного от своего обычного вида: ни островков шерсти, ни хвоста на попе, ни самых крошечных кисточек на ушах. Мой вид был совершенно нормальным, во всяком случае – для этого мира. Мне даже подумалось, что звериный облик мне просто пригрезился со сна, но нет: ночная сорочка лежала комом на кровати и хранила отпечаток чего-то большого, не так давно примявшего ее сверху. Я же была абсолютно голой.

Сразу вспомнился разговор с Велесом и его уверенное: «Рысь». Получается, я тоже оборотень? Я села на кровать как была и запустила руки в волосы. Хорошо это или плохо