Сзади, в большом ящике, где лежат носилки, оборудование для оказания первой помощи и несколько пакетов с кровью разных групп, которые, как надеется Эджитто, ему не понадобятся, едет переводчик Абиб. С ним Эджитто тоже не очень хочется говорить, так что тишину в машине нарушает лишь глухое ворчание двигателя да шум перемалывающих камни шипованных шин.

Они едут со скоростью пешехода — в буквальном смысле, — потому что в голове колонны идут саперы и проверяют дорогу. В то мгновение, когда «скорая помощь» пересекла невидимую границу безопасной зоны, Эджитто почти физически ощутил перемену, в нем словно проснулись мириады нервных окончаний, которые он считал давно умершими.

— Здесь начинается красная зона, — сказал он сам себе.

Кампорези причмокнул губами.

— Интересно, доктор, сами-то они об этом знают?

Карта, напечатанная на глянцевой бумаге, лежит на панели перед водителем, лейтенант берет ее — главным образом, чтобы отсвечивающее от бумаги солнце не слепило глаза. Он рассматривает сложные изогипсы, взглядом следует по дороге, изображенной в масштабе 1:50 000. Сейчас им предстоит пересечь длинный ненаселенный участок, на котором присутствуют группы строений, обозначенных словом «развалины». Дальше — там, где долина становится извилистой, как кишки, попадаются деревни, расположенные неподалеку друг от друга. От Богаля до Гозиная — сплошное скопление черных точек. «Если нам готовят сюрприз, это случится здесь», — сказал вчера вечером во время их последней встречи Баллезио, беспрерывно заглатывая купленные на базаре орешки кешью и сплевывая в кулак темную скорлупу. Полковник тыкал пальцем в Галарвай. Когда свет падает на карту под определенным углом, до сих пор виден след подушечки пальца.

Однако полковник ошибался. Колонна проходит мимо последнего дома в Гозинае, не встретив ни одной живой души. Впереди открывается широкая равнина. Эджитто совсем не узнает эти места. Видимо, когда он пересекал долину в обратном направлении, его мысли были заняты чем-то другим или он очень нервничал.

В полдень конвой поворачивает под прямым углом, и лейтенант видит, насколько цепочка растянулась. Облако желтой пыли, окутывающее машины, придает всей картине сказочный вид. Словно бегущее стадо бизонов, думает Эджитто, стадо, подчиняющееся порядку. Тошнотворно воняет соляркой: он еще различает запах, хотя и знает, что скоро его рецепторы откажутся его воспринимать. Из чего вовсе не следует, что вонь исчезнет.

Они двигаются по руслу высохшей реки — в течение тысячелетий она текла по долине, а потом пропала где-то в глубине. Дорога идет чуть под уклон между двух откосов, которые становятся все отвеснее и выше. Местность кажется безопасной, машины набирают скорость. Кампорези очень старается, но всякий раз, когда он хватается за тормоз, машина резко дергается. С противоминной бронеплитой она стала еще тяжелее, а амортизаторы слабые. Из-за убаюкивающей, одуряющей тряски, раннего подъема и резкого падения давления лейтенант Эджитто не выдерживает, голова падает вперед. Он засыпает с открытым ртом.

Когда он просыпается, они стоят на месте. Солдаты бродят вокруг машин, не отходя далеко. По сторонам, впереди и в зеркало заднего вида Эджитто видит только рыхлые рыжеватые горы. Карта сползла с коленей на пол, и чтобы достать ее, надо отстегнуть ремень и засунуть руку под сиденье. Но сейчас лейтенанту неохота заниматься этим.

Ему даже не нужно спрашивать Кампорези, почему они остановились. Он и сам догадался, а по обрывкам фраз, доносящихся по рации, картина окончательно проясняется. Саперы обнаружили СВУ и сейчас пытаются его обезвредить. Вообще-то ничего из ряда вон выходящего в этом нет — в Афганистане мин не меньше, чем тыквенных семечек на грядке, — но одно обстоятельство пугает: якобы мину видно невооруженным взглядом, почва перекопана недавно и не полностью ее покрывает. Выводов из этого можно сделать много, но из того, что хотел донести до них враг, лейтенанту понятны прежде всего следующие три пункта: 1) мы знаем, откуда вы идете и куда направляетесь; 2) мы предупреждаем: для вас это последняя возможность вернуться обратно и дать нам с водителями грузовиков решить все вопросы между собой; 3) с этой минуты вам будет весело.

Много лет спустя, вспоминая эту минуту, Эджитто придет к выводу, что именно здесь, когда было обнаружено первое СВУ, солдаты окончательно расстались с иллюзией, будто все пройдет гладко, без сучка и задоринки, и поняли, во что они вляпались. Естественно, пока что никто вслух об этом не говорит. Одно дело — внезапно растерять оптимизм и осознать, что никакого повода для него и не было, и совсем другое — испытать мрачное предчувствие. Уныние распространяется мгновенно, как вирус, а военные не могут себе позволить поддаваться унынию.

Напряжение не выплескивается в словах, но находит иные пути: Кампорези барабанит пальцами по рулю так, что лейтенанту становится дурно. Кампорези пытается выбить сложный ритм, но постоянно сбивается. Даже если не прислушиваться, все равно начинаешь нервничать. А на Эджитто внезапно нападает голод. Странно, уже несколько месяцев у него нет аппетита — из-за невкусной пищи и избытка серотонина за время командировки он сбросил почти шесть килограммов, но сейчас, когда в пыли перед ними лежит бомба, которая ждала их, ждала лично его, пищеварительный аппарат подает мозгу сигнал опасности, словно тело решило подготовиться к тому, что произойдет, и накопить силы на случай тревоги.

Он оглядывается, ища глазами, что бы съесть, и обнаруживает на носилках остатки НЗ — кто-то из его спутников уже перекусил.

— Это твое? — спрашивает он Абиба. Переводчик жестом приглашает его угощаться.

Эджитто вытаскивает из НЗ все, что осталось съедобного: крекеры, консервы из скумбрии, сгущенку. Он не может удержаться даже при виде остатков голландского сыра, на котором ясно виднеются следы зубов Абиба. Не наевшись, Эджитто открывает банку равиоли с мясом, которые вообще-то полагается разогреть. Проглатывает содержимое как есть — холодное и безвкусное. Набивая живот, он равнодушно следит за тем, как препираются два бурно жестикулирующих солдата. Того, что стоит на башне, он знает, это Анджело Торсу, у него была острая кишечная инфекция (несколько дней назад Эджитто даже собирался отправить его в Герат — проверить, не подхватил ли тот бруцеллез или что похуже). Другого парня, держащегося за дверцу стоящей впереди «Линче», он видел много раз, но как его зовут, не помнит.

— Это кто? — спрашивает он Кампорези, указывая пальцем на парня.

— Франческо Чедерна. Не обращайте внимания. Он у нас чокнутый.

За время немногочисленных встреч с Чедерной Эджитто составил о нем представление как о человеке нервном и несдержанном, из тех, кто обычно лезет в драку в баре, простом парне из народа, — сестра Эджитто полагает, что в армии только такие и служат. Во взгляде Чедерны есть что-то пугающее, и мигает он чаще, чем нужно.

Эджитто догадывается, что Чедерна ругает Торсу. Напряжение нарастает, пока не вылезает еще один парень, чтобы разнять их. Расстановка сил меняется, вскоре Торсу спрыгивает с «Линче». Снимает шлем и кладет его на землю. Эджитто видит, как он разворачивает черный мешок, укладывает его сверху на шлем, раздевается, а потом усаживается над самодельным унитазом.