Йетри автоматически отвечает «да». И на этот раз у него не получилось долго хранить молчание.

Поначалу они называли ее «ямой», хотя на самом деле это настоящая воронка — настолько глубокая, что, если заглянуть в нее, видно, как на дне сверкает вода. Колодец в самом центре пустыни — глазам не поверишь! Переднее колесо «Линче» целиком попало в воронку, остальные три приподнялись. Когда Дзампьери жмет на газ, колеса начинаются крутиться в воздухе, разбрасывая во все стороны землю. Но самое страшное — шасси машины упирается в острую скалу. Пытаться вытянуть машину опасно, можно повредить топливный бак, бросить ее тоже нельзя — это запрещает устав (одному Богу известно, что может сделать с «Линче» враг, завладей он машиной!). Единственный выход — приподнять «Линче» и протащить вперед. Но весит она десять тонн.

Видимость хорошая, поэтому почти все вылезают из «Линче» и поначалу в душе благодарят того, по чьей вине они остановились. Ребята пользуются остановкой, чтобы размяться, нагибаются, доставая до щиколоток, покачиваются вперед-назад. Нужно максимально уменьшить вес, поэтому из «Линче» выходят все пассажиры, затем выгружают грузы и боеприпасы. Чедерна и Ди Сальво демонтируют «браунинг» с пулеметной башни. Больше ничего поделать нельзя, разве что снять сиденья, как предлагает кто-то.

Все бесполезно. Даже когда шесть, а потом двенадцать пар сильных рук пытаются приподнять «Линче», машина не двигается с места. Рене вне себя от злости, и не он один: капитан Мазьеро по радио высказал, вернее, выкрикнул все, что он о них думает, и заявил, что не намерен останавливаться из-за того, что Златовласка не умеет водить. Капитан объявил, что колонна временно разбивается на две части, а у сержанта не хватило духу возразить, что это чрезвычайно опасно. Рене знал, что все равно капитан на него наедет, а потом поступит, как сочтет нужным.

Вместе с артиллеристами и большей частью военной техники Мазьеро продолжил движение, чтобы расчищать путь. Как только «Линче» вытащат, оставшаяся часть конвоя догонит их, следуя на более высокой скорости. Ребята из третьего взвода и водители грузовиков стояли и смотрели, как идущая перед ними техника исчезает за горой. Теперь они осиротели. Ситуация неприятная и вместе с тем донельзя простая: чем дольше они будут возиться, тем больший путь им потом придется пройти без прикрытия саперов — внезапно они оказались на передовой, босиком, с завязанными глазами, на земле, где полным-полно мин. Чем больше времени они потеряют, тем выше вероятность того, что приключившееся с ними дурацкое происшествие обернется куда более страшным несчастьем.

Поэтому они стараются изо всех сил — каждый, как умеет. Тщетные попытки поднять «Линче» уже стоили им порванных бицепцев и порезов на ладонях. Они считают «раз, два, три…» и сдаются, только когда кончается дыхание. Даже афганцы поняли, что дело пахнет керосином, собрались вокруг «Линче» и дают советы, которые никто не в состоянии уразуметь.

Лишь старший капрал Дзампьери стоит в сторонке. Она чуть не сожгла сцепление, пытаясь заставить железную глыбу сдвинуться с места, и теперь изо всех старается не разрыдаться. Что на нее нашло? Почему она не заметила воронку? Видимо, она чуть не уснула. Уже больше часа ей с трудом удавалось не закрывать глаза, так и тянуло опустить лицо прямо на руль и поспать, а она, вместо того чтобы выплеснуть на лицо бутылку воды, погружалась в дрему.

Идиотка! Могла бы — отхлестала бы сама себя по щекам. Вместо этого она безжалостно грызет большой палец правой руки, ноготь уже полностью обкусан. Принимается за фаланги пальцев, и это ее внезапно успокаивает. Во время медосмотров врачи всегда говорят что-то язвительное об этой ее привычке, но ей наплевать. Переходя от истерзанного большого пальца к среднему (грызть его не так приятно, дело спасает лишь ощущение, что портишь нечто, что до этого было нетронутым), она переживает все чувства, которые обычно испытывает в похожих ситуациях, то есть когда серьезно прокалывается: стыд, желание провалиться сквозь землю, злость, стремление все исправить и показать, чего она стоит.

К ней подходит Чедерна. Обнимает за плечи — не ласково, а по-дружески. Вчера вечером Дзампьери поверила, что на самом деле ему нравится, но теперь понимает: виной всему возбуждение, охватившее ребят накануне похода, а теперь все позади. Когда они входили в палатку, ей уже показалось, что Чедерна решил поразвлечься с ней просто потому, что лучших вариантов у него не предвиделось. Всю жизнь мужчины только развлекаются с Джулией Дзампьери. Никому и никогда она не нравилась всерьез. Они берут ее тело, а голову словно не замечают. Дзампьери все понимает, и внешне ей от этого ни жарко ни холодно.

Она решила попытаться получить удовольствие, но потом, когда никак не могла уснуть, лежала и оценивала Чедерну с бесстрастием, с которым, как ей кажется, мужчины оценивают в постели своих подружек. Ничего выдающегося — суетливо и однообразно. Она попыталась заглушить в себе недовольный голос, требовавший чего-то еще, чего-то получше, — и дело было не только в сексе. Она заснула, мучаясь от мысли, что давно влюблена в него, слишком давно, и теперь боится, что после этого дня все, что так долго копилось у нее в душе, прорвется наружу.

— Со всяким могло случиться, — говорит Чедерна. — Конечно, вляпались мы капитально. Но такое могло случиться со всяким. Ну, почти со всяким. Со мной-то, конечно, нет.

Дзампьери молчит. Сбрасывает его руку с плеча.

— Когда не видишь, что за препятствием, надо его объезжать, — продолжает Чедерна. — Как узнать, есть за ним обрыв или нет?

— Ты что, водить меня учишь? Дурак.

— Эй, не кипятись! Я просто даю тебе совет.

— Не нужны мне твои советы. Убирайся откуда пришел и оставь меня в покое!

Чедерна подмигивает. Ну и задавака! Как он может ей нравиться?

Он наклоняется прямо к ее уху и шепчет:

— Наверное, ты просто устала. Вчера в койке ты очень старалась.

Приехали. Вот что думает о ней Чедерна. Что она из тех женщин, с кем не надо церемониться, кому можно заявить: «В койке ты очень старалась» — и спокойно поделиться любой, самой грязной фантазией — тем, о чем мужики и думать не смеют.

Она отталкивает Чедерну.

— Не устала я, понял? Если хочешь знать, ты так быстро сломался, что я даже не начала уставать, — говорит она громко, чтобы всем вокруг было слышно. Так и есть: все оборачиваются с заинтересованным видом.

Чедерна хватает ее за руку.

— Ты чего, сбрендила? А?

— Может, пора всем рассказать, чего ты стоишь, Франческо Чедерна? Пусть уж все знают!

— Заткнись! — Чедерна заносит руку, чтобы влепить ей пощечину, но хватит ли у него смелости, понять не удается, потому что из ниоткуда возникает Йетри и встает между ними.

— Что происходит?

— Не лезь, целочка!

— Я тебя спрашиваю, что здесь происходит?

Чедерна подходит к нему совсем близко и задирает нос. Задирает, потому что Йетри выше его на целую голову.