Он поднялся по ступенькам к двери, еще раз огляделся и нажална кнопку звонка. Подождал, потом нажал снова. Его слуха, настроенного на то,чтобы улавливать даже малейший шорох, достиг звук приближающихся шагов, нетуп-туп-туп, а шуф-шуф-шуф. Тампер в чулочках, как мило.

— Иду, иду, — крикнул Тампер из-за двери. Дверь открылась.Тампер посмотрел на него плавающими за линзами очков в роговой оправе глазами.

— Чем могу вам помочь? — спросил он. Незастегнутая, незаправленная в брюки рубашка была наброшена на плечи поверх майки— точно такойже, какие носил Норман, и вдруг его охватила неудержимая ярость, неожиданно этостало последней соломинкой, той, от которой сломался спинной хребет старогодромадера, и Норман словно лишился разума. Вшивый еврейчик не имеет никакогоправа надевать такую майку! Майку белого человека.

— Сможешь, не переживай, — произнес Норман, и что-то в еговнешности или голосе, — а скорее всего, и в том, и в другом — должно быть,встревожило Слоуика, потому что его карие глаза округлились, он попятился отнезнакомца, а его рука потянулась к двери, по-видимому чтобы захлопнуть ееперед носом Нормана. Если так, то было поздно. Норман оказался проворнее, он схватилСлоуика за ворот рубашки и втолкнул в глубь дома. Поднял ногу и лягнул дверь,которая захлопнулась с громким стуком.

— Поможешь, обязательно поможешь, — повторил он. — Думаю,поможешь, иначе тебе же придется хуже. Я собираюсь задать несколько вопросов,Тампер, хороших вопросов, и посоветовал бы тебе помолиться своему носатомуеврейскому богу, чтобы тот подсказал хорошие ответы.

— Убирайтесь из моего дома! — воскликнул Слоуик. — Иначе явызову полицию!

Норман Дэниеле невольно усмехнулся угрозе, затем развернулСлоуика и заломил ему руку так, что сжатый кулачок еврейчика коснулся лопатки.Слоуик закричал. Норман сунул руку ему между ног и зажал яички.

— Затихни, приятель, — велел он. — Замолчи, иначе я раздавлюих, как виноград. Ты услышишь, как они лопнут, обещаю.

Тампер умолк. Он хватал ртом воздух, временами из его горлавырывался сдавленный писк, но с этим Норман мог мириться. Он втолкнул Тампера вгостиную, свободной рукой поднял с кресла пульт дистанционного управления ивключил телевизор на полную громкость.

Не выпуская тонкой руки еврейчика, он увел его на кухню итам толкнул к холодильнику.

— Прислонись к дверце, — приказал он. — Прижмись задницей кхолодильнику, и, если сдвинешься хоть на дюйм, я оторву тебе губы. Понял?

— Д-д-д-да, — сказал Тампер. — Кто-кто-кто-кто вы? — Он всееще походил на дружка Бэмби Тампера, но разговаривал теперь, как припадочнаясова Вудси.

— Ирвинг Левин из телекомпании Эн-Би-Си, — ответил Норман. —Так я провожу свободное время.

Он принялся выдвигать все подряд ящики и раскрывать дверцы,не сводя при этом глаз с Тампера. Он не думал, что старик Тампер предприметпопытку к бегству, но как знать. После того, как страх превышает некую отметку,от людей можно ждать чего угодно. Они становятся непредсказуемыми, как торнадо.

— Что… я не знаю, что…

— А тебе и не нужно знать, — перебил его Норман. — В том-товся прелесть, Тамп. Тебе не нужно знать ничего, кроме ответов на несколькокрайне примитивных вопросов. Все остальное поручи мне. Я профессионал. Можешьсчитать меня представителем организации «Хорошие руки».

Он обнаружил то, что искал, в пятом, последнем ящике: парурукавиц с вышитыми на них цветочками. Какая прелесть. То, что маленький хорошоодетый кагтавый евгейчик надевает, когда снимает с гогячей плиты гогячиекастгюльки. Норман натянул рукавицы, быстро прошелся вдоль ящиков, стирая сручек отпечатки пальцев, которые могли там остаться. Затем увел Тампера назад вгостиную, где поднял с кресла пульт дистанционного управления и вытер его орубашку.

— Мы немножко побеседуем тет-а-тет, Тампер, — произнес он,протирая пульт. Его горло вздулось; вырывавшийся из него голос казался почтинечеловеческим даже его обладателю. Норман нисколько не удивился, почувствовав,что у него возникает эрекция. Он швырнул пульт дистанционного управления накресло и повернулся к поникшему Слоуику, из-под очков которого струились слезы.К Слоуику, одетому в майку белого человека. — Я хочу поговорить с тобойначистоту. Ты мне веришь? Мой тебе совет — будь со мной откровенен. Не вздумайюлить, мать твою.

— Пожалуйста, — простонал Слоуик, протягивая к Норманудрожащие руки. — Пожалуйста, не трогайте меня. Вы ошиблись, я ничего не знаю—то, что вам надо, вы от меня не узнаете. Я ничем вам не помогу.

Но в конечном итоге Слоуик помог, и очень здорово. К томувремени они спустились в подвал, потому что Норман начал кусаться, и дажетелевизору, выставленному на полную мощь динамиков, не удавалось целикомзаглушить крики еврейчика. Но, как бы там ни было, несмотря на крики, онвсе-таки здорово помог ему.

Когда веселье завершилось, Норман нашел под кухонной мойкойнесколько мешков для мусора. В один он уложил рукавицы-прихватки и своюрубашку, в которой теперь нельзя было показываться на людях. Он заберет мешок ссобой и избавится от него позже.

Наверху, в спальне Тампера, он раскопал единственный предметгардероба, который хотя бы приблизительно закрывал его мощный торс: мешковатыйвыцветший свитер с эмблемой «Чикаго Буллз». Норман положил свитер Тампера накровать Тампера, потом пошел в ванную комнату Тампера и включил душ Тампера.Ожидая, пока стечет холодная вода, он заглянул в аптечку Тампера, нашел пузырекампила и выпил четыре таблетки сразу. У него болели зубы, у него ныли челюсти.Всю нижнюю часть лица покрывала кровь, к губам прилипли волоски и кусочки кожи.

Он ступил под душ и снял с полочки мыло Тампера, мысленнонапомнив себе о том, что его тоже нужно будет сунуть в мешок. На самом деле онне представлял, насколько необходимыми окажутся принятые меры предосторожности,поскольку не мог судить, какое количество достаточных для суда улик оставил засобой в подвале. После какого-то момента его память перестала фиксироватьсобытия. Намыливая волосы, он запел:

— Бродя-а-а-а-ачая роза.., бродя-а-а-а-ачая роза… где тыбро-о-о-одишь… никто-о-о не зна-а-а-ает… под ве-е-е-етром холо-о-одным… тывы-ы-ы-ыросла, роза… и кто-о-о-о же прижме-е-ется… к колю-у-у-учему стеблю?..

Он закрутил кран, вышел из ванны и посмотрел на свое тусклоеотражение в запотевшем зеркале над раковиной умывальника.

— Я, — глухо проговорил он. — Я, кто ж еще?

5

Билл Штайнер поднял свободную руку, проклиная в душесобственное волнение — он не принадлежал к числу тех мужчин, которые частоиспытывают робость перед женщинами, — когда из-за двери прозвучал ее голос: