Натали сделала вдох поглубже, перевернула страницу и продолжила. Интересно, ей самой-то нравится? Или она, увлекшись буквами, за историей вообще не следит?

— Ладно, хватит, — сказала вдруг леди Коллинз, осознав, насколько ей всё-таки надоела эта история. — Ты молодец, всё не так плохо, как я ожидала. Завтра почитаем что-нибудь поинтереснее.

Она снова перевернулась на спину, а затем села на кровати и посмотрела на Натали с покровительственной улыбкой. И та слабо улыбнулась в ответ.

Шло время, и вскоре Кристина поняла, что добилась своего. Натали безукоризненно выполняла все её поручения. Её голубые глаза начали счастливо блестеть, губы всё чаще растягивались в улыбке, а волосы, до этого напоминавшие солому, загустели, заблестели и начали виться. Натали перестала быть похожей на недокормленную сиротку: Кристина была уверена, что через пару лет она станет привлекательной, красивой, знающей себе цену девушкой. Она быстро освоила чтение и письмо — не без помощи госпожи, конечно, но всё же получалось у неё очень даже хорошо.

Приятно было испытывать гордость за то, что леди Коллинз избавила Натали от бедности, голода, возможных домогательств и жалкого существования в ночлежке. Девочка этого всего точно не заслужила.

Но произошло и то, чего Кристина больше всего ожидала в глубине души. Натали, кажется, всё-таки стала её подругой. Уже спустя несколько недель после знаменательной встречи Кристина поняла, что без Натали её жизнь точно была бы другой. Она решила, что стоит быть с этой девочкой менее высокомерной — она заслужила лучшего отношения. Да и дерзить ей было ни к чему.

Кристине хотелось, чтоб их дружба прошла проверку временем. Тогда она ещё не знала, что время — вещь непредсказуемая, что существуют в мире события, против ужаса которых не может выстоять даже это прекрасное, светлое, чистое чувство.

Если будем живы[23]

1394 год от Великого Затмения, декабрь

Дикон сидел в просторном светлом шатре… точнее, не сидел. Сначала он просто ходил туда-сюда, от стола к лежанке, от лежанке к сундуку и так по кругу. Затем раза три проверил бритвенные принадлежности лорда Штейнберга — не осталось ли на них пятен? Убедившись, что всё в порядке, он посмотрелся в зеркало, поправил покрывало на лежанке… Но ничто из этого не могло его отвлечь, не могло помочь ему справиться с волнением и страхом.

Откуда-то издалека доносились звуки битвы, смешанные в один сплошной гул, из которого иногда выделялся звон стали, ржание лошадей и чьи-то особо отчаянные крики. Дикон привык к ним. Он видел не так много битв, можно сказать, вообще ни одной, а вот слышал… Слышал достаточно. И даже научился отвлекаться, делая вид, что окружён кромешной тишиной.

Когда входное полотнище чуть приподнялось, Дикон резко схватил кинжал — иметь собственный меч ему пока не позволяли, но насчёт кинжала никто ничего не говорил. Готовясь к худшему, юноша сжал холодную рукоять, но когда увидел у входа Рихарда, то облегчённо выдохнул.

— Напугал? — улыбнулся тот. — Прости, что я так неожиданно…

— И ничего не напугал, — фыркнул Дикон, кладя кинжал на место и присаживаясь на лежанку.

— Неужели тебе не страшно? — Рихард несмело прошёл внутрь; в его руках была маленькая чёрная бутылка, которую тот прижимал к себе, словно самое ценное на свете сокровище.

— Если тебе страшно, — отозвался Дикон ядовитым тоном, — не думай, что страшно другим.

Его всегда раздражал Рихард Штейнберг — такой взрослый, такой самоуверенный, явно гордый тем, что он — младший брат лорда Генриха и оруженосец его самого приближённого вассала… Но в то же время какой-то частью своей души Дикон им восхищался. Рихард был таким отважным: сегодня утром он до последнего рвался в бой, хотя лорд Генрих и барон Хельмут в один голос убеждали его отказаться от этой затеи. Убедить у них получилось, но смелости у Рихарда от этого явно не убавилось.

Ещё он безукоризненно выполнял все поручения барона Хельмута: казалось, не было такой услуги, которую он не мог бы оказать… Дикон, конечно, тоже старался изо всех сил и часто удостаивался похвалы от его милости, но всё равно ему думалось, что он никогда не станет таким же ответственным, исполнительным и надёжным оруженосцем, как Рихард.

— Ну, я не вижу смысла скрывать, что мне страшно, — пожал плечами тот и как-то странно усмехнулся. — Я присяду?

Ах, да, этот гадёныш был ещё и вежливым. Слишком вежливым. Он никогда не забывал кланяться леди Кристине и даже своему брату, никогда не позволял себе каких-то грубых слов и всегда спрашивал разрешение, прежде чем что-то сделать.

— Присаживайся, — нехотя разрешил Дикон. И Рихард присел — как-то по-хозяйски, нагловато, поставив бутылку на пол… Решил, что пока его старший брат сражается, он имеет право распоряжаться в его шатре? Вот уж дудки!

— Тебя ведь тоже Рихард зовут? — поинтересовался вдруг зеленоглазый поганец.

— Да, — изумлённо протянул Дикон. — Просто все привыкли сокращать моё имя на нолдийский лад…

Так называли его ещё дома — мать Дикона была нолдийкой, дочерью какого-то небогатого рыцаря, вассала герцогини Вэйд. Когда началась война, мама места себе не находила: она переживала за судьбу родной земли. Дикону хотелось верить, что о нём она волновалась не меньше.

Правда, она никогда не была особо чувствительной и к сыну относилась сдержанно и строго. Но всё же Дикон видел (или ему хотелось верить, что видел) в её глазах теплоту, любовь и заботу. А вот отец… Отец, второй сын графа Вардена, кажется, своих детей вообще не любил. Иногда он, наверное, вовсе забывал, что они у него есть, хотя обе его дочери и сын пошли в него: такие же русые волосы, серо-зелёные глаза… Но отец казался Дикону чужим человеком.

Однако юноша осмеливался думать, что лорд Штейнберг заменил ему отца. На первый взгляд казалось, что он был с ним холодноват и довольно суров… Но не все знали, как он заботился о своём оруженосце. И Дикону это нравилось: так ему жилось спокойнее, чем дома и как-то теплее, что ли… А главное, он впервые почувствовал себя нужным.

— Ох, не нравится мне эта мода на всё нолдийское, — закатил глаза Рихард, чей голос вывел Дикона из раздумий.

— Боюсь, скоро она распространится ещё сильнее, — заметил тот невольно для себя. Рихард взглянул на него удивлённо, а Дикон торжествующе улыбнулся. — Милорд сказал, что после битвы сделает леди Кристине предложение.

Ему было радостно осознавать это. Леди Кристина Дикону нравилась. Она всегда была такой доброй, милой, но при этом полной отваги и непоколебимости… И немного непохожей на всех