от службы агентов, и всё-всё привести в порядок. Я проверю, и если отыщу хотя бы соринку… – Начальник сыскной задумался. – Мне трудно сейчас сказать, что я с вами сделаю, но наказание мое будет страшным и неотвратимым!

Надо заметить, Фома Фомич никогда никого не наказывал, но его боялись. Какая-то непонятная, пружинистая и опасная сила пряталась под хорошо сшитым серым костюмом, казалось, еще мгновение – она вырвется наружу, и тогда никому несдобровать.

Отправив дежурного выполнять данное ему поручение, Фома Фомич зашел в свой кабинет. Еще находясь в образе строгого начальника, пошарил глазами по углам, хмыкнул и сел за свой рабочий стол. Только он это сделал, в дверь осторожно и боязливо постучали.

– Да!

В кабинет вошел дежурный.

– Что? Вы не знаете, где брать тряпки для мытья полов? – спросил начальник сыскной.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, мы знаем, где брать тряпки!

– Тогда что?

– К вам посетитель!

– Кто такой?

– Следователь Алтуфьев.

– Проси!

Приход в сыскную полицию судебного следователя мог означать только одно из двух: или что-то случилось, или ничего не случилось. Но и то и другое в равной степени беспокоило Якова Семеновича. Не нужно было быть провидцем, чтобы догадаться: следователь пришел говорить о деле Скворчанского. И, скорее всего, пришел, чтобы выведать о результатах поездки в Сорокопут.

– Здравствуйте, дорогой Яков Семенович! – приветствовал Алтуфьева Фома Фомич. – Рад, очень рад видеть вас живым и здоровым!

– Ну, мне рано еще помирать, я еще молодой… – начал следователь, но начальник сыскной оборвал его, подняв указательный палец правой руки и издав при этом предупреждающий звук:

– Тсс…

– Что? – опасливо оглянулся Алтуфьев.

– Не надо говорить про смерть, это нехорошо, – прошептал фон Шпинне.

– А почему?

– Да знаете ли, – вздохнул Фома Фомич, – чем больше я занимаюсь делом Скворчанского, тем больше начинаю верить в мистику…

– Да неужели?

– Это правда. Мы с Кочкиным, с чиновником особых поручений, только что приехали из Сорокопута, там, скажу вам честно, творится черт его знает что…

– А Сорокопут – это где? – поинтересовался Алтуфьев.

– На юге губернии, уездный город. Вы были в каком-нибудь уездном городе?

– Был.

– Ну вот возьмите тот уездный город, в котором вы были, смените название на Сорокопут, и сразу поймете, куда я ездил.

– А что там, в этом уездном городе?

– Об этом мы поговорим чуть позже, а пока скажите мне, как там наш с вами подопечный – Джотто?

– Да как, – махнул рукой Алтуфьев, – молчит, и все! Я сейчас дело его в суд готовлю, но мало доказательств. Есть такие опасения, что все развалится во время судебного заседания, а мне бы этого не хотелось. Вот я и пришел к вам в надежде, что, может, вы что-нибудь отыскали…

– К сожалению, Яков Семенович, к сожалению. Никто ничего не помнит. Правда, узнали мы в Сорокопуте, что месяца полтора назад приезжал туда Скворчанский и жил там четыре дня.

– Вот как? – выпрямился Алтуфьев. – А зачем он туда приезжал?

– Говорят, в частности хозяйка гостиницы, где он останавливался, что ходил на кладбище…

– Зачем? – склонил голову набок следователь.

– Проведать могилку.

– А что за могилка, кто там покоится?

– Да вот штука какая, мне не совсем понятная, – похоронена там купеческая дочь Глафира Прудникова, у него с ней в молодости роман был…

– А-а-а… Ну, этим все и объясняется! – проговорил следователь.

– Так-то оно так, но Скворчанский бросил невесту перед венцом. Та уж потом замуж вышла, дочку родила и вскорости померла. И никогда городской голова не ездил в Сорокопут и тем более не ходил на могилу этой Прудниковой. А тут вот примчался и сразу на могилу пошел. Опять же вопрос – зачем?

– Тут стоит подумать, – проговорил волшебную фразу следователь.

– Но самое интересное в том, со слов сторожа, который показывал могилку, что как только Скворчанский ее увидел, то сильно испугался и кинулся бежать. А чего испугался, сторож и не знает.

– Да! – сказал Алтуфьев и замолчал, но молчал недолго, вдруг оживился, что-то вспомнив. – А вы знаете, Фома Фомич, с ним, со Скворчанским, и здесь, в Татаяре, подобная история приключилась…

– Какая еще история? – блеснул глазами начальник сыскной.

– Я сам, правда, там не был, но люди говорили, будто бы присутствовал как-то голова на похоронах…

– Давно?

– Да нет, этой весной. Говорят, будто бы он должен был там речь произносить. Но как к могиле подошли, вдруг сделалось ему дурно. Пришлось даже доктора вызывать.

– Ну, может быть, он мертвецов боится? – в задумчивости предположил фон Шпинне, но, судя по его глазам, было ясно, что думал он о чем-то другом.

– Может быть, – кивнул следователь. – Это вполне правдоподобно. Я вот тоже, стыдно, конечно, признаться, боюсь мертвецов. Не так, чтобы чувств лишаться, но все же побаиваюсь.

Фома Фомич участливо смотрел на следователя, кивал, в глазах его нельзя было прочесть ничего, кроме сочувствия. А потом начальник сыскной перескочил на другую тему:

– А с доказательствами я вам помогу, Яков Семенович, вот только поговорю с Кануровой…

– С Кануровой? – переспросил следователь.

– Да, а что?

– Совсем забыл вам сказать, не сможете вы с ней поговорить.

– Умерла?

– Да бог с вами, сбежала, – вяло махнул рукой Алтуфьев. – У меня тут к ней тоже вопросы появились. Кинулся, а ее уж и след простыл!

– Когда, вы думаете, она сбежала?

– Да думаю, что в тот же день, когда я выпустил ее из-под стражи…

– Никто, конечно, ничего не видел и не слышал?

– Ну, это как водится…

– А другие домочадцы что говорят?

– Да ведь, кроме Кануровой, в доме никого нет, одна она там была.

– А кучер, Савоська, кажется?

– Так тот давно уже уехал…

– И вы его отпустили? – удивился начальник сыскной. – Он ведь свидетель по делу!

– Опросили под протокол, да и все, иди на все четыре стороны.

– Понятно. И куда, как вам кажется, она подалась?

– К Скворчанскому, больше некуда. Он ведь где-то прячется, ему без прислуги тяжко, вот он, когда узнал, что горничную выпустили, и сманил ее…

– Так вы считаете, Скворчанский прячется где-то в Татаяре?

– А почему бы и нет? – пожал плечами Алтуфьев.

– Может быть, вы и правы, Яков Семенович, может быть…

– Так как же с доказательствами? – напомнил следователь.

– С доказательствами трудно. Я-то на Канурову надеялся… – проговорил, чуть подумав, начальник сыскной. – Боюсь, что итальяшка может избежать правосудия. Нет у нас на него ничего. Марко мертв, Канурова пропала… Но дайте мне несколько дней, может быть, я что-то придумаю…

– Да вы уж, Фома Фомич, постарайтесь. Не хотелось бы Джотто упустить, ведь это он отравитель. Ну, не буду вас больше отвлекать, пойду. – Следователь встал. – А