нет. Это, Меркуша, было не предчувствие, причина в другом…

– В чем?

– Похороны Тимирязева у нас состоялись когда?

– Двадцать второго мая.

– На каком кладбище?

– На Крендычевском.

– Похороны были двадцать второго, а двадцать третьего наш уважаемый городской голова был уже в Сорокопуте. Вот что заставило его поехать…

– Не понимаю, что именно – похороны Тимирязева?

– Да нет, не похороны. Просто, будучи на кладбище, он что-то увидел.

– Но что такое он мог там увидеть? – не сдавался в своем непонимании Кочкин.

– А вот это мы сейчас и выясним. Прикажи заложить пролетку, поедем на Крендычевское…

– Да пролетка готова.

– Ну, тогда в путь!

Пока ехали на кладбище, фон Шпинне шутил, но шутки его были несмешные. Он говорил, что какое-то мертвое у них получается дело…

– Что значит мертвое? – спрашивал Кочкин.

– Много времени, потраченного на расследование, мы с тобой провели на кладбище, среди мертвых. Вот что это значит, – весело объяснил Фома Фомич.

– Ну что сделаешь, если оно так получилось!

– Да-да, так получилось, – рассеянно кивнул фон Шпинне.

Полицейская пролетка остановилась у запертых ворот кладбища.

– Замок висит, – сказал Кочкин.

– Этот замок здесь висит всегда…

– Но как мы войдем?

– Ты хотел войти на кладбище через эти ворота?

– Да, а что? – простовато глядя на Фому Фомича, спросил Кочкин.

– Ты как будто не в России родился. Через эти ворота вносят только покойников, тогда их и отпирают, а мы с тобой войдем вон через ту калиточку, – начальник сыскной указал пальцем на неприметную дверцу в каменной ограде.

Калитка, как и ожидалось, была незаперта. Открылась без скрипа, потому что петли густо смазаны колесным дегтем. Кладбище было старым. Почти все его пространство представляло собой небольшую рощицу, засаженную липовыми и тутовыми деревьями, в тени которых и размещались могилы. Неведомо откуда перед сыщиками появился кладбищенский сторож – небольшого роста, уже пребывающий в годах человек. Он снял с головы картуз и, приветливо улыбаясь беззубым ртом, поинтересовался целью визита.

– К нам ведь сюда просто так не ходют, – объяснил он. – Вы никак проведать кого-то пришли или место себе присмотреть?

– Да ты что, дед! – возмущенно воскликнул Кочкин. – Рано нам еще места себе присматривать, мы помирать не собираемся…

– Ну, кабы это от нас зависело, то и жили бы веками… – сторож отвел взгляд в сторону, – а так кто его знает, сколько нам отмерено. Однако хочу заметить, что деревья, из которых сделают наши с вами гробы, уже выросли…

После этих слов неприятный холодок пробежал по спине Кочкина, и он украдкой глянул на фон Шпинне. Но лицо того выражало лишь умеренное любопытство и приветливость. Умел начальник сыскной владеть собой, даже глаза его не выдавали.

– Нет, мы пришли кое-кого проведать, – сказал Фома Фомич сторожу. – И будем вам очень признательны, если вы поможете отыскать нужную могилку…

– А что же это вы пришли проведать и с пустыми руками? – спросил с легкой укоризной сторож, чуть сощурившись, и продолжил, понизив голос: – К покойникам, скажу вам по секрету, с пустыми руками лучше не ходить. Им обязательно что-то принести надо, подношение какое-нибудь, иначе не отвяжутся, они прилипчивые, за вами пойдут, вы с кладбища – и они, вы домой – и они туда же, станут у вас там жить, по ночам двери царапать да лампу задувать или еще какие непотребства делать…

– И что же мы должны принести? – перебил сторожа практическим вопросом Фома Фомич.

– Да хоть что. Например, цветы. Они цветы любят. Я порой, – сторож коснулся пальцем своего большого хрящеватого уха, – слышу, как они их нюхают…

– Ты давно при покойниках-то состоишь? – спросил начальник сыскной.

– Да с детства. Отец мой, Спиридон, царствие ему небесное, тут служил, а до него – дед. Ну а мне куда? Да я и не жалею, что жизнь свою среди могил провел. По молодости, конечно же, кручинился, а теперь – нет, тут спокойно. Правда, не женился я в свое время, боялись девки за меня замуж выходить, из-за кладбища этого, вот и остался как есть бобылем. Кто тут после меня сторожить будет, не знаю!

– Что же это, получается, пресеклась династия? – сочувственно проговорил Фома Фомич.

– Пресеклась! – кивнул сторож. – Ну да ладно, как оно сложилось, так и сложилось, жалеть уж поздно.

– Ты вот говоришь – цветы, а где нам их взять?

– Ну, это проще, чем вы думаете, и стоит всего лишь гривенник…

– Давай тащи!

Сторож ушел, а Кочкин, глядя на Фому Фомича, спросил:

– Ну и стоит ли гривенник тратить? У него тут торговлишка небольшая, вот он и придумывает байки всякие…

– Байки всякие? А почему тебе после этих баек нехорошо, трусливо сделалось? Ты думал, я ничего не замечу? Ошибаешься, я вижу не все, но кое-что вижу. Что же касаемо, как ты говоришь баек, то это не просто байки, это часть нашей культуры, наследие предков…

– Но вы же немец, какое наследие предков?

– Немец? Да во мне, если знать хочешь, немецкого вот сколько! – И начальник сыскной отмерил половину ногтя. – Матушка моя русская, из вологодских дворян, и скажу тебе больше, бабка моя, супруга деда, тоже русская. И вот теперь считай, сколько во мне от немца, а сколько от русского.

– Ну, это да, – мысленно прикинув, проговорил Меркурий, – получается, что вы почти русский?

– Почти, – сказал точно обрубил фон Шпинне. – И скажу тебе как почти русский: к человеку, если он к тебе с добром идет, нужно относиться как к человеку.

Кочкин смотрел на своего начальника и не мог разобрать, верит тот в то, что говорит, или просто, следуя давней привычке, заводит добрые знакомства, которые, кто знает, может быть, когда и пригодятся.

– Ну, так тоже – гривенник туда, гривенник сюда…

– Да не ворчи ты, скупой рыцарь, все эти деньги вернутся сторицей, вот попомнишь мои слова… – начальник сыскной не договорил, потому что вернулся сторож, держа в руках букет белых астр.

– Вот, и всего-то гривенник. Вот тут у нас на углу, где цветами торгуют, вам никто такой букет меньше чем за полтинник не предложит, а я нежадный…

Фома Фомич отдал гривенник, цветы сунул Кочкину и, повернувшись к сторожу, сказал:

– Ну что, старик, веди.

– Так, это, а куда вести? Вы ведь не сказали, куда вести. На чью могилку вы пришли?

– Да, действительно, не сказали. Отведи нас к могиле гласного городской думы Тимирязева!

– У нас их тут несколько, Тимирязевых. Вам к которому?

– Ну я же тебе говорю, гласный городской думы Тимирязев!

– Я этого не понимаю, кто гласный, а кто – нет, мне как его звали надобно!

– Отведи к тому Тимирязеву,