– Кроме вас, Анна Александровна, – заметил Лео.

– Их Величества любили Аню. Поэтому вокруг нее всегда было столько зависти, интриг и злобы, – сказала Надежда Илларионовна, поднимаясь, чтобы поставить самовар.

Додо и Лео помогли унести грязную посуду. Когда все снова собрались за столом, Танеева заговорила о Распутине:

– Государыня готова была на всё, чтобы облегчить муки наследника, он был очень много болен. Григорий Ефимович всегда ее успокаивал. Когда в особенно тяжелые минуты его вызывали к Алексею Николаевичу, он приходил, молился, и кровотечение прекращалось. Мне казалось, он был умный человек, самородок. Но, безусловно, какого-то истерического поклонения я к нему не питала, – помолчав, Анна Александровна добавила. – А ведь Григорий Ефимович был здесь, на этой самой даче, помните, мама?

На губах Надежды Илларионовны появилась тень улыбки:

– Еще бы не помнить! Его приезда ждали. А сколько было разговоров – от Оллилы до Териок! Желающих послушать старца собралось столько, что мы с твоим отцом не знали, как разместить всех в гостиной. Кажется, было начало августа. Жара, духота. Одна женщина даже упала в обморок.

– Да-да, припоминаю. Портниха Коновалова.

– Ирина Александровна Коновалова? – воскликнула Ада.

– Кажется, так ее звали, да, мама? Она что-то вам шила. Выходит, Ада Михайловна, вы с нею знакомы? Боже мой, как тесен мир!

– Когда, вы сказали, сюда приезжал Распутин? – проронил Додо.

– В августе шестнадцатого года. Подумать только, ему оставалось жить всего несколько месяцев! Феликс Юсупов со своей шайкой целый заговор против него составили. И замешаны в нем были не только сами убийцы – Юсупов, Пуришкевич и великий князь Дмитрий Павлович, но также и женщины! Мне доподлинно известно, что в детали были посвящены мать Феликса и его супруга, между прочим, племянница государя! И их приятельница, пианистка Ирина Энери, которая еще девочкой играла для государыни. Был втянут еще этот английский офицер, Райнер, товарищ Феликса по Оксфорду. Самое ужасное, что государя предали люди из его ближайшего окружения. После этого отношения Их Величеств с великими князьями совсем оборвались.

– Аня каждый день получала грязные анонимные письма, угрозы. Один Бог знает, сколько горя выпало на долю моей бедной девочки…

– Не надо, мама, – Танеева ласково погладила Надежду Илларионовну по плечу. – Господь мне помощник, и не убоюся. Что сотворит мне человек?

– Воистину, – пробормотал Лео Мутанен.

– Честно говоря, до знакомства с Анной Александровной я испытывал к ней некоторое предубеждение, – признался финн, провожая Аду и Додо до шоссе, где они рассчитывали поймать пролетку. – Как вы понимаете, основано оно было на газетных публикациях военных лет. Дескать, Анна Вырубова, горячая поклонница Распутина, всячески способствовала усилению его влияния на Александру Федоровну. Сибирский мужик дергал за ниточки, управляя членами царской семьи, а подруга императрицы помогала ему в этом. Теперь-то я вижу, что бесхитростная Анна Александровна не могла плести интриги. Каким мужеством нужно обладать, чтобы не падать духом, зная, что суд истории не будет к тебе справедлив.

– Думаю, вера дает ей силы, – сказала Ада.

– Ну а вы двое? – прищурился Лео. – Вы разрешили свои противоречия? Надеюсь, да. Вы будто альбатросы: то одиноко парите над морем, то возвращаетесь на сушу – к спутнику жизни, выбранному раз и навсегда, – услышав за спиной топот копыт, он обернулся и крикнул. – Ajuri38!

На том и распрощались.

Додо, оставшийся голодным после ужина у Танеевых, отправился в большой дом, чтобы поживиться чем-то более существенным, чем вареная картошка. Ада прошла прямо во флигель, где в гостиной застала Николая, Владимира Федоровича и Лизу.

– Дашенька, вы не забыли, что завтра днем я возвращаюсь в Петроград? – спросил Фетин, вскакивая со стула. – Пока вас не было, к Ванде Федоровне заходила соседка, поэтесса. Сожалея, что не познакомилась со мною раньше, она предложила нам с вами завтра заглянуть к ней в гости. Я не прочь послушать ее стихи. А после вы могли бы проводить меня на станцию. Согласны?

– Блестящая мысль, Дашенька! – воскликнула Лиза (с недавних пор она стала звать Аду тем же уменьшительным именем, что и друг детства). – Быть может, под влиянием лирической поэзии госпожи Нежинской ты надумаешь бежать из-под венца с Николаем Егорычем.

Хихикая, Лиза послала Николаю воздушный поцелуй. Он ответил ей театральным поклоном. Ада вздохнула.

Последнее испытание

После завтрака все обитатели «Виллы Рено» тепло простились с уезжающим. Вещи были собраны, до поезда оставалось два часа, и, подхватив свой небольшой чемодан, Николай в сопровождении Ады отправился к Нежинской. Их впустил ее новый слуга, заменивший экономку Дуню, – угрюмый финн, бывший у Юлии Сергеевны чем-то вроде мажордома.

– Kiitos39, Хейкки, – певуче произнесла хозяйка, когда он провел гостей в комнату, где она ожидала их. – Подавай чай.

Жестом пригласив Аду и Николая садиться, поэтесса принялась беззастенчиво рассматривать «господина инженера». Ему пришлось снова отвечать на расспросы о том, как живется при советской власти. Нежинскую, впрочем, в основном интересовала литературная жизнь Петрограда.

– Детище Горького, издательство «Всемирная литература», собирается опубликовать всё самое ценное, что было создано человечеством за всю историю мировой литературы, – рассказывал Николай, прихлебывая чай. – Для осуществления этого грандиозного замысла нужны переводчики. Поэтому при издательстве была создана студия, в которой преподавали Гумилев, Лозинский, Чуковский, что-то читал муж Ахматовой Шилейко. Потом в бывшем особняке Елисеева на Мойке открылся Дом искусств – в творческой среде ДИСК, и студия «Всемирной литературы» превратилась в Литературную студию ДИСКа. Там устраиваются публичные вечера и лекции, можно услышать Блока, Андрея Белого, Михаила Кузмина, того же Гумилева и его учеников – молодых поэтов.

– Гумилев, право, как Фигаро – и тут, и там, – поморщилась Юлия Сергеевна. – А что Анна Андреевна? Пишет, выступает?

– Боюсь, про Ахматову я вам ничего не скажу. Она теперь мало вращается в литературных кругах.

– А Михаил Леонидович Лозинский всё так же обольстительно учтив? Нас представили друг другу в «Бродячей собаке»40.

– Насколько мне известно, его семинары в студии посещали исключительно дамы бальзаковского возраста, и все были в него влюблены.

– Ах, – рассмеялась поэтесса, – в него невозможно не влюбиться.

Николай охотно посмеялся вместе с нею и продолжил:

– Я как-то был на вечере поэтов в ДИСКе и перед началом заглянул в библиотеку Елисеевых. Меня поразило, что ее стены разрисованы стеллажами с книгами, чтобы создавалось впечатление, будто книг больше, чем есть на самом деле. Чудили буржуи, – необдуманно брякнул Фетин, но тут же извинился за свою бестактность.

Ада слушала его с интересом, однако при упоминании о библиотеке вдруг нахмурилась, уставилась в одну точку и с этой минуты сделалась рассеянной и задумчивой. Хейкки между