прямо не сказал. Но ведь и он прекрасно понимает, что тебе будет лучше с Николаем Егорычем.

– После болезни он так переменился, – посетовала Ада. – Прежде ему было невыносимо думать, что я могу принадлежать другому.

– Вот видишь – всё к лучшему, – уверенно заявила Лиза.

Однако Ада в душе с ней не согласилась.

Вечером она попросила Николая отвезти ее в ресторан «Жемчужина». Друг воспринял идею с восторгом, и Ада заподозрила, что ее предложение было расценено как аванс, дающий хрупкую надежду на взаимность. Она, разумеется, предпочла бы общество Додо, но знала, что он не захочет видеть Оржельскую и будет против, чтобы Ада с нею встречалась.

Когда они с Николаем зашли во флигель, в гостиной обсуждалось происшествие в лесу.

– Владимир Генрихович не сумел помочь: бедолага скончался, не приходя в себя, – рассказывал Владимир Федорович.

– Какой ужас, – выдохнула Лиза.

– Он оказался соседом Щепанских, горьким пьяницей. Отравился древесным спиртом. Дома у него нашли несколько пустых бутылок из-под контрабандной водки.

Додо сидел в кресле с газетой, но Ада заметила, что он не читает, а о чем-то размышляет. Вид у него был озабоченный.

– Мы с Адой Михайловной сегодня ужинаем в «Жемчужине», – объявил Николай. – Будьте добры, передайте Ванде Федоровне, чтоб нас не ждали.

Лиза просияла, Владимир удивленно приподнял брови. Ада, исподтишка наблюдавшая за Додо, успела заметить, как на долю секунды его лицо исказила болезненная гримаса, но уже в следующий миг он невозмутимо уставился в газету.

Возможно, ей лишь показалось, что слова Николеньки задели Брискина. Возможно, она увидела то, что очень хотела увидеть…

Раз и навсегда

Николай нанял извозчика у вокзала, заехал за Адой, и они покатили по Приморскому шоссе в Териоки.

Сперва они поужинали в ресторане, потом перешли в американский бар, где всё та же дама в струящемся платье пела романсы хрипловатым контральто. Лена опаздывала. Начались танцы. Память некстати подбросила воспоминание о бразильском матчише в объятиях Додо, и Аде сделалось грустно оттого, что сейчас рядом с нею был совсем другой человек. На ее счастье, Николай не горел желанием танцевать. Он беспокойно ерзал на стуле и, казалось, собирался с силами что-то ей сказать. Наконец он решился:

– Даша, вы не обидитесь, если я вас оставлю и отлучусь в казино?

– Хотите поиграть? – искренне удивилась Ада.

– Не в этом дело, – он замялся и, наклонившись к ней, понизил голос. – Понимаете, это касается моего задания. За ужином я приметил человека, у которого могут быть интересные для меня сведения. Нужно только разговорить его. Выигрыш вроде бы и не взятка, но развязывает язык…

Ада махнула рукой:

– Не желаю знать ваших тонкостей. Ступайте.

– Вы прелесть, Дашенька.

Проводив его взглядом, она прислушалась к своим ощущениям и в который уже раз сказала себе, что Николенька совершенно ее не волнует. Нет ни мурашек по коже, ни желания касаться – всё не так, как с Додо. Что бы там ни говорили, одного только дружеского расположения недостаточно для брака, даже если он откроет ей путь на родину. То, во что верит Николай, принять невозможно…

– Ты сейчас так далеко отсюда, душка. Ты случайно не ходишь во сне?

Ада вздрогнула, вспомнив статую Флоры в Летнем саду, и подняла рассеянный взгляд на Лену Оржельскую.

– Прости, я задумалась и не заметила, как ты вошла.

– Это я вижу. Мне интересно, где ты витала. Точнее – с кем, – полька хохотнула, а потом вдруг сделала серьезное лицо. – Не верится, что Ванда отпустила тебя одну.

– Я не одна. Я приехала с другом. Он сейчас в казино.

Глаза Лены сверкнули жадным любопытством:

– С другом? Это что-то новенькое! Рассказывай!

Ада смутилась:

– Нечего рассказывать. Просто друг детства разыскал меня и приехал повидаться. Но уже скоро уедет.

Несколько секунд Лена пристально изучала подругу, потом разочарованно вздохнула:

– Да. Вероятно, не о нем ты грезила минуту назад. А я хочу тебя познакомить со своим женихом. Он немец – барон Ганс фон Мейендорф.

Говоря это, Лена вскочила и начала размахивать руками, чтобы привлечь внимание вошедшего в бар мужчины.

– Немец? – пробормотала Ада. – Но ведь из-за них вам пришлось бежать из Польши…

– Война закончилась, милая, наши разногласия в прошлом. Кроме того, мой фриц богат как крез.

Лена чмокнула подошедшего барона в щеку. Он оказался одного с нею роста, сухощавым и лысым. Фрак, жилет и галстук явно шли ему меньше, чем военный мундир. Полька, переходя на немецкий, представила ему Аду. Все сели за столик, и дальнейший разговор происходил на родном языке фон Мейендорфа.

– Ганс проездом в Териоках, возвращается в Дрезден. Неделю назад он увидел меня в «Жемчужине» и понял, что я – его судьба. А ведь мы могли встретиться еще в восемнадцатом году, когда в Келломяках были расквартированы подразделения дивизии фон дер Гольца. Ты знала, Адичка, что именно германские войска подавили сопротивление красных в Финляндии?

Аде показалось, что эти слова Лена произнесла с гордостью. Барон сурово отчеканил:

– Генерал-майор фон дер Гольц помог Маннергейму37 предотвратить расширение Советской России на запад. Мы стали форпостом на пути русской лавины. Красным финнам недоставало инициативы. Мы разбили их под Выборгом, несмотря на то что они вдвое превосходили нас числом.

После рассказов Лео Мутанена о белых и красных финнах ни одна из сторон не вызывала у Ады сочувствия, однако неприязнь к жениху Лены росла в ней с каждой минутой. Фон Мейендорф между тем продолжал:

– Партизаны могли навредить нам в тылу, но и тут сказалась слабая организация красных. Всего один финский егерь сдал мне дюжину этих бойцов. Мы прозвали его «териокский могильщик».

Ада встрепенулась:

– Вы случайно не знали Юхани Киркинена?

– Твой поклонник? – усмехнулась Лена. – Наконец-то!

– Так, знакомый.

Барон впился в Аду цепким, колючим взглядом, его глаза были почти бесцветными.

– Да, я говорил о Киркинене. Он жил двойной жизнью, для прикрытия женился на русской эмигрантке. А может, и правда влюбился, баба была горячая. Однажды выследила его, явилась ко мне и потребовала объяснить, как ее муженек связан с немцами. Надо было видеть ее лицо, когда она узнала, что ее ненаглядный Пекка – вовсе не Пекка, что он всю жизнь ненавидел русских и боролся за независимость своей маленькой страны.

– Ты как будто презираешь финнов, дорогуша, – заметила Лена, погладив жениха по щеке.

– Мы союзники, а не супруги. Фройляйн знает, кого я люблю, – повернувшись к ней, барон плотоядно сложил губы.

Лена чмокнула его в нос и рассмеялась. Оба выглядели чрезвычайно довольными. Ада смотрела сквозь них, думая о том, что сказал