Затем я говорю:

– Не останавливайся, милая. Это довольно весело.

После чего меня выташнивает.

Я слышу, как Йозеф открывает дверь и командует кому-то лающим голосом. Мой бывший нацистский друг и несколько его приятелей входят и поднимают меня на ноги. Я наклоняюсь вперед, чтобы они не заметили наац. Впрочем, я бы и так не смог стоять прямо. Мне все еще больно от пальцев Йозефа, побывавших у меня в груди.

Скинхеды тащат меня к двери, но Йозеф командует остановиться. Затем наклоняется ко мне и шепчет:

– Меня зовут… – после чего издает звук, подобный шипению змеи, готовящейся к атаке. – Запомни. Мы еще встретимся.

Идти второй раз через нацистскую «песочницу» не так весело, как в первый. Каждый из них считает своим долгом плюнуть в меня или кинуть мне в голову пивную банку. Панкующая подруга у двери хватает меня за яйца и сжимает, пока я не падаю и не получаю уникальный шанс полюбоваться прекрасным линолеумом на полу.

Что ж, милая, ты сама виновата. С этой минуты мы с тобой официально разведены.

Обратный путь в «Бамбуковый дом кукол» слился в размытую череду ударов локтями и коленями, пока скинхеды на заднем сиденье играли мною, как мячом. Хорошо, что обдолбанный водитель доставил нас к бару в рекордные сроки. Плохо, что он не стал останавливаться, когда мы туда доехали. Парни вытолкнули меня с заднего сиденья на скорости примерно тридцать миль в час[86]. Я шлепаюсь об асфальт, как мешок с пластилином, качусь по улице и подпрыгиваю, пока не натыкаюсь на бордюр перед баром.

Прежде чем кто-нибудь решит вызвать полицию, я заползаю под припаркованный автомобиль, ныряю в тень и, спотыкаясь, прохожу через Комнату в «Max Overdrive».

Нет сил даже забраться в постель. Я просто лежу на прохладном полу, пытаясь отдышаться и стереть воспоминание о пальцах, копающихся у меня в груди. Я вытаскиваю наац из-под одежды, ощущая знакомую тяжесть. Если бы я имел привычку врать, то сказал бы, что такое оружие стоило любых побоев, но это не так. Хотя, с другой стороны, благополучный уход с рабочим наацем в руках и оставление демонического скинхеда ни с чем, кроме обожженной руки и блевотины – не может не подарить чувство выполненного долга в конце непростого дня.

Я ПРОСЫПАЮСЬ с таким чувством, будто на груди лежит гора Рашмор. Мое тело весит примерно миллион фунтов и подсказывает мне, что я не должен двигаться – по крайней мере, до следующего ледникового периода. Тогда бы я смог забыть про Лос-Анджелес, устроиться уборщиком в лабиринт Мунинна и жить там в тишине и покое вечно. Или, что вероятнее, до тех пор, пока Бафомет или какой-нибудь другой Адский гопник не отыщет лазейку из Преисподней ради простого удовольствия откусить мне голову.

Думаю, я зашел уже достаточно далеко по кривой дорожке. Пора собирать пресс-конференцию и объявлять о своей отставке. Но что я скажу? «Леди и джентльмены, я вешаю ключ и оружие на гвоздик и удаляюсь от дел, чтобы вести спокойную размеренную жизнь, полную блаженства, и целиком посвящая себя некоммерческому предприятию по выращиванию экологически чистых овощей, где планирую медленно сходить с ума и душить, черт побери, каждого человека и цыпленка в радиусе ста миль!» Я ведь в самом деле ненавижу цыплят.

ОЖОГИ НА руках и лице исчезли, но грудь покрылась месивом из черных и фиолетовых синяков в духе абстрактной живописи Джексона Поллока[87]. Каждый раз, когда я делаю вдох, пули Касабяна шевелятся внутри и доставляют неповторимые ощущения – словно кто-то пытается замерить уровень моего масла с помощью электропогонялки для скота. Если я выживу к тому времени, когда все закончится, надо будет обязательно посетить доктора Кински.

Телефон, лежащий рядом, мигает огоньком. Я нажимаю на кнопку и вижу текстовое сообщение от Черри. Это адрес небольшой мексиканской закусочной «No Mames»[88] на Вестерн-авеню и время, когда она хочет встретиться. Хорошая новость в том, что у меня еще есть несколько часов, чтобы почиститься и привести себя в порядок. Мне жутко хочется сигарету и выпить, но курить в ду́ше очень сложно (поверьте мне, я проверял), а выпивка, если начать прямо сейчас, приведет к тому, что мой мозг наконец сдастся, найдет себе нового соседа по комнате и переедет в Редондо-Бич[89] без меня.

Ощущение пальцев Йозефа внутри организма до сих пор не пропало. Я думаю о кабинете в задней части нацистского клуба. Об арене в Аду. И о черном пустом существе, которому Люцифер однажды приказал покинуть арену. Как я теперь понимаю, это существо могло быть Йозефом или кем-то из легиона, который, по моим ощущениям, находился в его теле вместе с ним. Если это вообще тело. Когда он раскололся, его внутренности больше походили на пустой портал, чем на живой объект. Что-то мне больше совсем не хочется встречаться ни с ним, ни с его таинственными друзьями.

Раздевшись для похода в душ, я убеждаюсь, что испортил еще один комплект одежды. Что ж, в этот раз я не виноват. Теперь нацисты должны мне новые джинсы за то, что вытолкнули меня из машины. При случае вытрясу из них долг. Уверен, это будет весело.

В ду́ше так здорово, что я чуть не падаю в обморок. Не могу привыкнуть, что подобные мелочи меня еще волнуют. При такой склонности к маленьким радостям, я бы мог стать одним из выдающихся святых, что живут в пещерах и питаются жидкой кашей раз в неделю. Стыдно сказать, но даже чистые носки вызывают у меня экстаз.

После душа я надеваю последние оставшиеся нерастерзанными джинсы и истрепанную в хлам куртку для мотокросса. Надеюсь, такой вид будет отпугивать туристов, ищущих дорогу в Диснейленд.

Ни один из пистолетов не удается засунуть под куртку, поскольку прикосновение тяжелых железяк к телу вызывает ужасную боль. Я не питаю иллюзий относительно того, что Черри вдруг стала милой, но если она попытается выкинуть какой-нибудь фортель, хватит и ножа, чтобы с ней справиться. Я снимаю Веритас и подбрасываю. Стоит ли туда идти? В этот раз – ни слова. Только изображение крылатого жука на небольшом холмике. Другими словами, муха на дерьме. Это адское выражение, означающее: «Если ответ на вопрос очевиден, зачем спрашивать?» Действительно, зачем?

ПЕЧЕНАЯ РЫБА на тортилье вполне съедобна. «No Mames» – довольно небольшое заведение. Несколько складных столиков и дешевые стулья из белого пластика. Приятная безликая атмосфера. Я съедаю уже третье тако, пью крепкий черный кофе и жду.

Жду долго. Официально, Черри опаздывает уже на час, и я выхожу наружу, чтобы покурить (я говорю «официально», поскольку Аллегра объяснила мне, что время на моем телефоне регулируется чертовым спутником, болтающимся в тысяче миль над поверхностью Земли. Кажется, пока я был в Нижнем Мире, люди решили, что им нужно знать точное время на Нептуне). Следующие полчаса я звоню Черри каждые десять минут. Пишу ей. Никакого ответа. Наконец мне надоедает дышать выхлопными газами и вонючим дымом от курящего возле телефона-автомата дилера. Наверняка Черри отрастила себе мозги за ночь и свалила из города. Очень мудро с ее стороны.