Палатки рассыпались по краю оврага. Внизу, под бугром, течет речушка. На том берегу — юрта, белый войлочный шатер. В ней живет казах с женой и взрослым сыном. Мужчины пасут совхозных овец, женщина занимается хозяйством. Тихими вечерами мы иногда слышим, как она поет. Протяжные, грустные песни.

Обосновались мы здесь несколько дней назад. Выстроились в ряд тракторы, расправили свои острые плечи палатки — полевой стан готов. С центральной усадьбы только что родившегося Бюйректальского совхоза приехал на стан агроном. С Митей и Зиной он разметил клетки — поля, которые нужно вспахать. И вот сегодня начинаем. Завтрак готов. Из палатки высовывается встрепанная Сашкина голова, потом и он сам выбирается наружу.

— Доброе утро, — говорит он мне. — Дай-ка кружку. Сейчас побрызгаю ребят, заспались что-то.

Доносятся крики, шум борьбы, пролетает мимо Сашка, за ним ребята. Бегут к реке. Завтракают торопливо и шумно. «Сегодня начинаем» — это тема всех разговоров. Кое-кто возится у тракторов. Кажется, все в порядке, но проверить не мешает. Эх, как бы я хотела сесть сегодня на трактор, за рычаги, заглубить плуг в эту, никем не паханную землю!

К столу подходит Лозиков, вытирает замасленные руки.

— Налей-ка мне. Ну, орлы, готовы? Еще раз предупреждаю: про третью скорость забудьте. Пахать надо на первой, иногда на второй. Сами понимаете — целина, земля непаханая, трудная. Нагрузки большие — муфту спалить недолго.

Галка, хмурая, невыспавшаяся, подает бригадиру миску с кашей. Лозиков внимательно смотрит на нее.

— Что это ты сонная такая? Наверно, музыку до утра слушала?

— Яку музыку?

— Да, говорят, Сашка всю ночь на баяне играл. У реки. Смотри мне: заснет тракторист за рычагами — тебе отвечать придется.

Лозиков смеется, а Галка хватает грязные миски и несется к воде. Из палатки, потягиваясь, вылезает Федя. Он только что проснулся.

— А куда спешить? — невозмутимо спрашивает он возмущенного Митю.

Митя объясняет, что нужно на клетку замерить пахоту, называет Федю ленивейшим из шоферов. Но Федю не проймешь. Он всегда невозмутим и к работе относится как к неизбежной и скучной необходимости.

— Пахоту замерять? — переспрашивает он. — Так пахоты ж еще нет — не вспахали. Вспашут, и поедем. Машина у меня в порядке, волноваться незачем.

Трактористы заводят машины. Взревел один мотор, другой, третий…

Сегодня начинаем!

ТРАКТОРИСТЫ

Жарко. Солнце накалило землю, высушило траву. И небо какое-то белесое, выцветшее. В такую жару у горячей печки не очень-то приятно. Когда становится совсем невмоготу, бегу к речушке, окунаюсь в ее теплую воду. Сабира (так зовут казашку) на другом берегу тоже возится с обедом. Как-то мы разговорились, и она рассказала мне о своей жизни.

Жила она раньше в большом ауле. Когда Советская власть пришла в Казахстан, Сабире было пятнадцать лет. Отец Сабиры, у которого раньше было большое стадо овец, стал работать колхозным чабаном и никак не мог смириться со своим новым положением. Сабиру он из дому никуда не пускал, она вела все хозяйство (мать умерла вскоре после ее рождения). И жених был у Сабиры, совхозный кладовщик. Он ей не нравился: приходил, пил с отцом кумыс, смотрел на нее бараньими, навыкате, глазами.

А потом она встретила Сагида — молодого казаха из соседнего аула, приехал к своим родичам погостить. Понравились они друг другу. Через несколько дней Сагид пришел к отцу Сабиры. Старик сказал, что у Сабиры есть жених, пригласил гостя на свадьбу: «На той неделе будет сабантуй, приходи».

Сабира никогда раньше не противоречила отцу. Но она полюбила. И когда вечером Сагид подошел к ее окну, вышла к нему. Сагид посадил ее на коня, позади себя. По казахскому обычаю, девушка, если она провела ночь в доме юноши, становится его женой. Отец был старым человеком — он чтил обычаи. Сабира стала женой Сагида. С тех пор они всегда вместе. И в Тургай вместе приехали. Когда Сагид узнал, что новому совхозу нужен чабан, он пришел домой и сказал жене: «Собирайся». И вот они здесь, среди степей, в юрте. Сын, Габид, приехал на лето на каникулы (он учится в Кустанае) и помогает отцу.

Отсюда мне видно, как Сабира помешивает что-то над огнем.

У нас на стане пусто. Девчата в поле: Галя повезла трактористам обед, Зина замеряет пахоту. Митя и Лозиков уехали в совхоз. На стане нас только двое: я и Иван Лобода. Иван сидит в тени, под парусиновым навесом и неумело чистит картошку. У него болит нога, на тракторе он работать сейчас не может и потому находится «при кухне». Дело у него идет медленно. Беру второй нож и подсаживаюсь к нему.

— Жара… — изнеможенно говорит Иван, — и как там ребята на тракторах маются?

Молчим, только вода всплескивает в кастрюле, когда летит туда вычищенная картофелина. Неожиданно Иван спрашивает:

— Скажи, ведь Зина москвичка?

— Да. А что?

— Нет, ничего. Просто я подумал: хорошо, что она на целину приехала.

Иван задумчиво чистит картошку. Думает, видно, о Зине. Последнее время в нашей палатке стали появляться скромные букетики неярких степных цветов. Однажды я видела, как Иван протягивал такой букет Зине. Но… Она с нетерпением ждет почтового конверта со штемпелем «солдатское».

В облаке пыли приближается машина. Федя подъезжает вплотную к нашему навесу и резко тормозит. Из кабины выскакивает Зина. Вместо очередной картофелины в кастрюлю летит нож Ивана, а сам он спешит к Зине, помогает ей снять с машины метровку, которой она обмеряла поля. Они о чем-то тихо говорят. А я подхожу к Феде.

— А Галка где?

— Там осталась. Сашка ее тракторовождению обучает. Сказала мне: «Нехай Лена ужин