Его член, обычно вялый и мягкий, в результате этойотвратительной церемонии выбросил несколько капель бледной спермы, потерюкоторой он переживал, если она вызывалась иным способом, а не подобным мерзкимразвратом. Проделав эту гадость, он ушел, а бедная Люсиль начала мыться.

Со мной поступили вскоре после этого еще хуже. В нашезаведение приехал старый советник при Большой Палате. Надо было не толькосмотреть, как он испражняется, но помогать ему, облегчая выход кала и пальцамиоткрывая его задний проход; а потом, когда операция была окончена, тщательновылизывать языком его испачканный калом зад.

«Подумаешь, какая тяжелая работа! – воскликнулЕпископ. – Да разве наши четыре дамы, которых вы здесь видите и которыеявляются нашими женами, дочерьми или племянницами, не выполняют ее ежедневно? Ана что еще, спрашиваю я вас, годится женский язык как не на то, чтобы вытиратьнаш зад? Лично я не вижу для него лучшего использования! Констанс, –обратился Епископ к красивой супруге Герцога, которая сидела на егодиване. – Продемонстрируйте Дюкло вашу ловкость в этом занятии. Ну, ну,живее, вот мой зад, он очень грязный, его не вытирали утра, я сохранял это длявас. Покажите-ка ваш талант!» И несчастная красавица, уже привыкшая к бешенымвспышкам ярости при ослушании, покорно выполняет то, что от нее требуют. Богмой, на что только не способны рабство и страх…

«И ты, шлюха, займись-ка делом, – говорит Кюрваль,подставляя свой покрытый нечистотами зад очаровательной Алине. Та молчаподчиняется. – Продолжай свои истории, Дюкло!»

«Ты можешь возобновить свой рассказ, Дюкло! – объявилЕпископ. – Мы только хотели тебе заметить, что твой господин не требовалничего сверхъестественного и что язык женщины создан для того, чтобы лизать задмужчины».

Любезная Дюкло расхохоталась и возобновила своеповествование:

«Вы мне позволите, господа, – сказала она, –прервать на мгновение рассказ о страстях, чтобы поведать об одном событиинепосредственно с ними не связанном. Оно имеет отношение ко мне лично, но таккак вы приказали мне рассказывать об интересных случаях из моей собственнойжизни, если они заслуживают внимания, нельзя умолчать и об этом Эпизоде.

Я уже давно работала в заведении мадам Фурнье, став одной изсамых старых участниц ее сераля и заслужив самое большое ее доверие. Именно мнечасто приходилось устраивать свидания и получать деньги. Хозяйка относилась комне как к родной дочери, помогала в делах, писала мне письма, когда я была вАнглии, открыла для меня двери своего дома, когда мне потребовался приют. Многораз она давала мне деньги взаймы, даже не требуя возвращения долга. И вотпришел момент доказать ей свою благодарность и вознаградить за доверие ко мне.Вы можете судить, господа, как моя душа откликнулась на ее доброту.

Однажды мадам Фурнье тяжело заболела и позвала меня. «Дюкло,дитя мое, – сказала она, – я очень тебя люблю, ты это знаешь. Я хочуоказать тебе большое доверие. Я верю тебе, несмотря на твое легкомыслие, изнаю, что ты не способна обмануть подругу. Я состарилась, силы мои на исходе ичто со мной будет завтра, я не знаю. У меня есть родственники, которые получатмое наследство. Но я хочу незаконно лишить их ста тысяч франков, которыеимеются у меня в халате и находятся вот в этом маленьком сундучке. Возьми его,дитя мое. Я передаю его тебе с условием, что ты выполнишь то, о чем я тебяпопрошу». – «О дорогая моя мама! – воскликнула я, протягивая к нейруки. – Эти предосторожности меня огорчают, они совершенно не нужны, но еслиони вам кажутся необходимыми, то я даю клятву, что в точности исполню вашепоручение!» – «Я верю тебе, дитя мое, и именно поэтому я выбрала тебя. Этотсундучок содержит сто тысяч франков в золоте. На склоне лет, думая о той жизни,которую я вела, о судьбах девушек, которых я бросила в пучину разврата иотторгла от Бога, я испытываю угрызения совести. Есть два средства сделать Богаменее суровым по отношению к себе: это милостыня и молитва. Две первые части изэтой суммы, каждая по пятнадцать тысяч франков, должны быть переданы тобойкапуцинам с улицы Сент-Оноре, чтобы эти добрые отцы постоянно молились за поминмоей души. Другую часть суммы, едва я закрою глаза, ты передашь местному кюре,чтобы он раздал ее как милостыню беднякам моего квартала. Милостыня – великаявещь, дитя мое, ничто так не искупает в глазах Бога грехов, совершенных нами наземле, как милостыня. Бедняки – его дети, и он пестует всякого, кто импомогает. Только милостыней и молитвой можно заслужить его прощение. Это верныйпуть попасть на небо, дитя мое. Что же касается третьей части, а она составляетшестьдесят тысяч франков, то ее ты переведешь после моей смерти на имяПетиньона, маленького сапожника на улице дю Булуар. Это мой сын, но он об этоми знает. Это внебрачный ребенок, плод незаконной связи. Умирая, я хочу датьэтому несчастному сироте знак моей нежности. Оставшиеся десять тысяч, дорогаяДюкло, я прошу тебя принять как выражение моей привязанности к тебе и чтобынемного компенсировать тебе все хлопоты, связанные с остальными деньгами. Можетбыть эта сумма поможет тебе завести свое собственное дело и покончить с грязнымремеслом, которым мы занимались и которое не оставляет места ни мечтам, нинадеждам».

Получив возможность обладать такой огромной суммой денег, ятут же решила ни с кем не делиться и все забрать себе одной. Притворно рыдая, ябросилась на шею своей дорогой покровительницы, заверяя ее в своей верности ижелании выполнить все поручения, чего бы мне это ни стоило. Сама же я при этомдумая только о том, какое бы найти средство, чтобы помочь ей поскорееотправиться на тот свет, чтобы она в случае своего выздоровлении не перемениларешения.

Такое средство нашлось уже на другой день: врач выписал ейлекарство от рвоты и, так как ухаживала за ней я, передал его мне, объяснив,что лекарство надо разделить на две части, ибо если дать сразу, это убьетбольную. Вторую дозу надо было давать только в том случае, если первая непоможет. Я обещала врачу сделать все, как он велел, но едва он ушел, как тут жепохоронила как душевную слабость все бесполезные клятвы о благодарностипризнательности и любовалась своим золотом, наслаждаясь самой мыслью, что онопринадлежит мне.

Недолго думая, я смешала в стакане с водой обе дозы и далавыпить моей дорогой подруге, которая, осторожно проглотив paствор, вскореумерла, а мне только того и надо было. Не могу вам описать радость, которую яиспытала от того, что мой план удался Каждая ее рвота вызывала во мне ликованиеи торжество. Я слушала ее, смотрела на нее – и была в состоянии опьянения. Она протягиваламне руки, посылая последнее «прости», а я еле сдерживала радость, в моей головерождались тысячи планов, как распорядиться золотом, которым я уже обладала.Агония была долгой, но, наконец, мадам Фурнье испустила дух, а я оказаласьвладелицей целого клада».

* * *

«Дюкло, – сказал Герцог, – будь откровенной: тыколебалась Достигло ли тонкое и порочное чувство преступления твоего органанаслаждения?» – «Да, господин, я в этом уверена. В тот вечер я пять раз подрядиспытывала оргазм.» – «Значит это правда! – закричал Герцог. – Этоправда, что преступление уже само по себе обладает такой же притягательностью,что, независимо от сладострастия, может распалить страсть и бросить в такое жесостояние исступления, что и похоть! Так что же было дальше?»