на гладкой воде возле причала, я бросила тревожный взгляд между острыми коньками домов на пристани, заглянула в переулок.

Пароходы «хуртигрутен» отходили от самого дальнего пирса, ниже крепости Бергенхус. Опередив шофера, я открыла дверцу, схватила чемодан и побежала к судну, пришвартованному прямо впереди.

Я отчаянно старалась перевести дух. По-прежнему была не в форме после беременности и родов. На борту судна крупными буквами было написано: «ПРИНЦЕССА РАГНХИЛЬД». Из слегка наклонной трубы – посредине над шлюпбалками со спасательными шлюпками и ютом – валил черный дым, ковром ложился на залив и рассеивался над слегка неспокойной поверхностью воды.

У поручней стояли пассажиры, уже готовые любоваться отплытием. Нарядные женщины, и лощеные дельцы, и немецкие солдаты. Мой взгляд задержался на мужчине, который стоял прямо над сходнями, с черной повязкой на одном глазу, словно пират. Его единственный глаз неотрывно смотрел на меня. Мне стало не по себе, я отвела взгляд и пошла дальше. Работник причала бросил канат матросу на палубе. Только подумать, вдруг бы я опоздала на пароход, где был мой малыш?

Вообще-то пассажирскую дверцу уже закрыли и собирались убирать сходни, но я пробилась на борт, не зря ведь работала горничной на таком же судне, на «Королеве Мод», когда четыре года назад отправилась в столицу. Когда я проходила мимо матроса, он шепнул, что во время рейса в официантском отсеке будет вечеринка, я приглашена.

Я шагнула на тиковую палубу. Доски под ногами мягко пружинили, словно лесная тропинка. Запыхтели машины. Я стала в очередь к билетному окошку в средней части судна. Вокруг меня стояли дельцы, претендовавшие на каюты первого класса, лохматые шкиперы-рыбаки и подтянутые семинаристы, которые желали бесплатного питания.

На корме я заметила нескладную фигуру Рагнфрид, на одной руке она держала сверток с младенцем, а другой крепко цеплялась за флагшток. Я прошмыгнула мимо кучек пассажиров, последние метры пробежала бегом и выхватила у нее малыша Улава.

Очутившись у меня на руках, он немедля заревел.

– Я везде тебя искала, – сказала Рагнфрид, – и было подумала, что ты опоздала. – Она поджала верхнюю губу, там намечались морщинки. – Ты же вечно опаздываешь, Вера.

Улав орал, пока Рагнфрид не достала из сумки рожок и не сунула ему в рот.

– У меня было важное дело перед отъездом.

Она уперла руки в широкие бедра.

– Скажи-ка, что может быть важнее, чем вовремя явиться на судно, где находится твой малютка-сынок?

Рагнфрид была маленькая, полная рыбачка с одного из островов на самом севере фюльке. Она вырастила кучу ребятишек, наверняка больше в христианской строгости, чем в любви. Сколько ей лет, определить было невозможно. На подбородке большое родимое пятно с пучком длинных черных волосков, я всегда невольно смотрела на него, разговаривая с ней. По слухам, в прошлом году она родила мальчика, но, по-моему, ей вполне могло быть лет шестьдесят. После того как ее муж пропал в море, она уехала в город и стала работать нянькой в богатых семьях. Так и попала к Фалкам.

Острые, цвета кофейных зерен глаза няньки буравили меня насквозь. Обычно она ничего дурного о богачах не говорила. Они богаты, она бедна – таков закон природы. А вот я была для нее выскочкой, карьеристкой, женщиной из ее же сословия, которая истребляет у себя диалект и ходит в кружевных нарядах, купленных за счет семейства Фалк.

– Отдохни немножко, – сказала я. – Я пока присмотрю за Улавом.

Рагнфрид в задумчивости стояла возле поручней.

– А что, собственно, с твоей матерью?

– Туберкулез у нее, – быстро ответила я. – Совсем плоха стала.

– Будем надеяться, она успеет увидеть малыша Улава.

– Да. – Я сжала ее большую распухшую руку. – Спасибо за помощь, Рагнфрид. Где Тур?

– У себя в каюте, по-моему.

Я все стояла на корме, а пароход меж тем держал курс на выход из фьорда. Улав уткнулся головкой с шелковистыми волосиками мне в грудь, в пальто.

При мысли о будущей встрече с ним я вздрогнула, но знала: это мой шанс. Мне необходимо уйти – от Тура, от трусливого коллаборационизма в его пароходствах, от богатства фалковской усадьбы, которое мне не принадлежит.

Сейчас субботнее утро. Двух суток не пройдет, как мы причалим в Тронхейме. Там я встречу его. Мы не виделись со времени прошлогоднего молодежного лагеря, но часто писали друг другу. Рука на поручне дрожала. Что ждет впереди? Машина запыхтела быстрее, судно ускоряло ход, и вот уж город у подножия гор исчез из виду. Кильватерная струя тянулась за нами по иссиня-серой воде, как белая фата невесты.

Если все пойдет по моему плану, мы станем свободны, но чего стоит свобода, когда страна оккупирована?

БЕРГЕН-ФЛУРЁ

Много лет спустя я по-прежнему чувствую на щеках дуновение соленого бриза, смешанного с черным дымом парохода и пыхтеньем его машин.

Тридцать лет прошло. Сейчас, дождливой зимой 1970-го, я вернулась в бергенскую усадьбу. Не считая коротких визитов, я почти не бывала здесь с тех пор, как сразу после войны переехала с Улавом в Редерхёуген. Берген напоминал мне слишком о многом. Я приехала якобы за    вдохновением и покоем для работы, так всегда говорят писательницы, когда им надо повидаться с любовником либо просто выкроить время для самих себя. Но кому какое дело? Мужа у меня нет, а для Улава с его стремлением командовать я в Редерхёугене только обуза.

Сижу в старой мансардной комнате во флигеле, где расположен также частный архив фалковских пароходств. Из окна открывается вид на острые крыши швейцарской виллы и дальше – на темный, отяжелевший от дождя фьорд. Архив хранится в комнате без окон, занимает все четыре стены, от пола до потолка, я только-только начала его просматривать.

Но воспоминания постоянно уводят меня в прошлое, так работает человеческий мозг, и я опять в 1940-м, на пароходе, стою на палубе возле билетной кассы, жду стюарда, который проводит меня в хозяйскую[62] каюту.

Поскольку четырьмя годами ранее я работала на «Королеве Мод», а «Принцесса» была ее модернизированной «родственницей», от тех же судовладельцев, тронхеймской «Северонорвежской пароходной компании», я знала, что скрывается под прогулочной палубой. В самом низу носовой части располагался узкий коридор-отсек, где обитала женская обслуга, а также персонал камбуза. Палубой выше жила команда – юнга, палубные матросы, смазчики и матросы машинного отделения, то бишь младший персонал без золотых шевронов на рукаве, а там, где нос сужается, находилась каюта боцмана.

Дальше, почти прямо под салонами третьего класса, было машинное отделение, изредка кочегары и машинисты высовывались из своего жаркого помещения, чтобы глотнуть воздуху. По большому счету